Говорите все и без утайки.

— Что тут можно сказать? — профессор Блассерман беспомощно развел руками. — Вы сами все видите.

— Но кто он такой? Что заставляет его существовать?

— Этого я не могу объяснить. Мне потребовалось двадцать лет, чтобы научить Джуниора. Двадцать лет исследований в Базеле, Цюрихе, Праге, Вене. Потом началась эта война, и я сбежал сюда, захватив с собой документы и оборудование. Никто ничего не знал. Я был почти готов приступить к своим экспериментам. Я приехал сюда, купил дом, нашел работу. Я уже старик, у меня осталось мало времени. Иначе я мог бы действительно продвинуться в исследованиях, если б прожил подольше. Но я должен был действовать. И вот результат.

— Но зачем его прятать? К чему все эти тайны?

— Мир еще не готов к этому, — печально сказал профессор Блассерман. — И кроме того, я должен учить. Как видите, Джуниор очень молод. Можно сказать, едва вылез из колыбели. Сейчас я его обучаю.

— В детской, да?

— Его мозг неразвит, как и у любого младенца.

— По-моему, на младенца он не очень похож.

— Физически, конечно, он никогда не изменится. Но сенсибилизированный мозг — это замечательный инструмент.

Мой маленький шедевр. Он будет учиться быстро, очень быстро.

И крайне важно, чтобы он был должным образом обучен.

— А под каким углом, Профессор?

— Прошу прощения?

— Чего вы добиваетесь? Что пытаетесь сделать? К чему вся эта возня?

— Наука, — сказал профессор Блассерман. — Это дело всей моей жизни.

— Я не знаю, как вы это сделали, — сказал высокий человек, качая головой. — Но это похоже на рефрижератор.

Впервые фигура на полу подняла голову. Глаза оторвались от кубиков и уставились на профессора и его спутника.

— Папа!

— Боже, он говорит! — прошептал высокий человек.