Дорога выровнялась, вынесла его в собственно городок. Провода телефонной связи подштопали небо, только в их перекрещении оно было серым – бледное, линялого оттенка надвигавшейся грозы.

Пульс у Ника утих, зато грызла память, взбаламученная волной страха. Открылась позабытая рана, словно бы так никогда и не заживала.

Мальчиком он видел, как небо становилось таким же уныло-белым. Видел из неверного положения, лежа на спине: силясь подняться, силясь вздохнуть, – под грузом всей той открытости, что давила на него, едва сдерживаемая голыми качающимися ветками. Запах листвы, густой, на грани гнили, забивал рот и нос. И земля урчала – по-старушечьи, голодно и вяло.

Ник подался вперед, вглядываясь через ветровое стекло. Небо оставалось серым, скапливались тучи, затягивая тот глаз, что (по его ощущению) следил за ним. Он остановился перед забегаловкой, крепко обхватив ладонями баранку, чтобы унять дрожь в пальцах, прежде чем выключить двигатель и открыть дверцу. Первые тяжелые капли ударили в землю, и Ник поспешил в здание.

Вэл поджидала за одним из столиков у длинного окна забегаловки, выходящего на улицу. Она поднялась обнять его, не сумев скрыть своей (старшая сестра как-никак) обеспокоенности. Когда она сняла зеркальные очки (уверяла, что они – непременный атрибут помощника шерифа маленького городка), Ник увидел, что беспокойство скопилось в уголках ее глаз. Однако когда они сели, она придвинула к нему через стол ключи от их родительского дома, не спрашивая, надолго ли он намерен оставаться в нем, пока «на ноги не встанет», или бормоча это жуткое: «Ну как, держишься?» Ник был бесконечно признателен.

Ник откинулся на обшарпанную искусственную кожу, поглядывая вокруг. Непомерно большие часы, памятные ему еще с юности, нависали над музыкальным автоматом, который никто, сколько он помнил, никогда не заводил. Даже выписанные мелом на черной доске блюда дня были теми же самыми. Ник вполовину готов был увидеть самого себя подростком, а рядом Вэл, когда они, колотя каблуками по полировке высоких табуретов с красными сиденьями, попивали густой шоколадно-молочный коктейль.

– Здесь так ничего и не меняется, верно? – сказал Ник.

– Ничуть. – Вэл, улыбаясь, протянула ему ламинированное меню.

Улыбка увяла, и Ник понял, до чего болезненно, должно быть, воспринят его вопрос. Слишком поздно попытался он ответить на ее улыбку, потом бросил, понурив плечи. Тяжесть ущелья вдруг обрушилась на него, еще обыденней, чем та паника, что охватила по дороге в город. Исход отсюда был иллюзией: переезд на восток, женитьба на Мелани и все такое. Так или иначе, а кончилось для него все в точности там же, где и началось.