Он погладил ее по голове, подул в острые ушки, а потом поднял взгляд на Укон и сказал:

— Я называю ее Кури-риоумими. Кури-ри.

— А-а-а, — Укон робко улыбнулась. — Чистые ушки.

Поэт улыбнулся в ответ. Но улыбка его погасла, стоило ему взглянуть на ее почерневшие руки и красное лицо — красное, увядшее от слез лицо, на котором еще были видны следы последних побоев.

— Я… я заходил в магазин, но там никого не было, — сказал он, извиняясь. — Мне нужно еще чернил. Но я могу вернуться завтра…

— Нет, нет! — воскликнула Укон и поспешила обратно внутрь. — Мой отец ушел по делу. — На самом деле он напивался в таверне. — Но я могу продать вам все, что нужно.

Она занялась поисками и упаковкой нескольких прямоугольных брусков чернил. Поэт всегда просил самых дешевых, — большего он позволить себе не мог, — но, доставая товар с полки, Укон неожиданно замешкалась. Она взглянула через плечо, чтобы убедиться, что он не смотрит и что в магазине не появилось других посетителей. А затем спешно заменила недорогую палочку суми блоком в форме хризантемы. То были самые дорогие из чернил, которые продавал ее отчим, с ароматом герани, глубокого цвета киновари. Она завернула их во второй слой рисовой бумаги, чтобы поэт не смог увидеть, сколь они ценны, и отказаться, а затем заспешила к покупателю.

— Вот, — сказала она и, протягивая покупку, поклонилась.

Пока она смотрела на него, ее лицо покраснело еще сильнее, и вовсе не от страха или боли. Поэт взял чернила суми и ответил ей задумчивым взглядом.

Она совсем не похожа на Прекрасный Цветок, размышлял Гашо. Никакого аромата, одна вонь вареных рыбьих потрохов, да и руки у нее черны, как лапы моей кошки, а кожа красна, как… да, красна, как мех Чистоушки. И все говорят, что старик ее бьет…

И все же у нее была нежная улыбка, тихий голос и кроткий взгляд. И она была добра к бродячей кошке…

— Благодарю, — сказал он чересчур быстро, а затем повернулся и ушел.

Той ночью Га-шо написал стихотворение в честь дочери изготовителя чернил. Положа руку на сердце, он не мог сравнить ее с цветком, даже с цветущим сорняком. Но японцы создали множество поэм во славу кошек, и поэтому он начал свое произведение, сравнивая ее с Чистоушкой. Проведя таким образом какое-то время, он обратился мыслями от кошачьих достоинств к тем, что были больше свойственны девушкам, и вот, неожиданно для себя, он уже сочиняет вирши, которые (во всяком случае, по его собственному мнению) были никак не хуже стихов, вдохновленных Прекрасным Цветком. Он несколько раз продекламировал лучшие строки Чистоушке, а она сидела у лампы, умывая лапки (хоть они не стали белее, чем ладони Укон).