Он серьезно кивнул, соглашаясь:

— Верно. Верно.

Мы ужасно скучали по Шэннон, но почти никогда о ней не заговаривали. Нам обоим было слишком больно.

Родители оставили мне скромное состояние, и я вложил его в фондовую биржу. Проведя несколько недель в настройке аппаратуры по распознаванию голоса, я передал портфель Бену, и он за считаные дни сделал нас богачами: мы теперь могли выйти на пенсию и путешествовать. Мы побывали всюду. Если Бен читал о каком-то месте, ему хотелось туда поехать, а если ему хотелось поехать, то мы, как правило, туда и отправлялись. И, если мы отправлялись, я ни разу об этом не жалел. Мы побывали в восхитительных местах. Но и в обычных тоже, однако Бен знал, что и там таятся чудеса, которые только нужно найти, — и находил.

Вскоре я обнаружил, что, если у вас достаточно денег, вы можете брать с собой кота буквально всюду. А особенно если вы стареете. Люди обычно мирятся со странностями стариков; возможно, они полагают, что мириться все равно придется недолго. Вот бессердечный сторож не пустил дедушку, а ведь, может, это была его последняя возможность исполнить свое желание! А какой старости хочет для себя такой бессердечный тип? Что он будет делать, когда придет его час странствовать со старым котом в переноске, когда у входа черным по белому будет написано: «ВХОД С ЖИВОТНЫМИ ЗАПРЕЩЕН»? Что? Вы думаете, homo sapiens не являются животными? А кто же они тогда, хотел бы я знать! Ну да, к восьмидесяти четырем я могу брать кота с собой всюду.

Проблема лишь в том, что я уже слишком слаб, чтобы куда-то ездить.

Мы остановились в Катемако: чудесный городок у озера в Мексике, кишащий кошками и brujas — ведьмами. Нам тут очень нравится. Мы сняли домик с видом на озеро. Рыбаки тут до сих пор забрасывают сети с маленьких лодчонок, где помещается всего один человек. Мне нравится наблюдать за ними на рассвете: они кидают сети в море, которое, как и небеса, окрашено в цвет полированной меди. Рыба получается просто восхитительная, если ее приправить зубчиками чеснока и запечь целиком.

Но для меня теперь это просто воспоминание. Я не могу ничего проглотить; на вкус любая еда для меня как пепел. Доктор пришел и ушел; он сказал, что ничего уже нельзя поделать. Он мог бы забрать меня в больницу, может, мне там будет удобнее, но я сказал, что мне удобнее будет здесь, я хочу вместе со своим котом смотреть на рыбаков. Он кивнул, думаю, выражая почтение моему преклонному возрасту, и сказал, что понимает.