Шэннон, смеясь, налила еще вина; ее забавляло, с каким восхищением Бен взирает на мои труды. Она почесала ему затылок, и он поднял голову, чтобы вжаться ей в ладонь, выгнулся под ее рукой, которая уверенно пробежала по его спине. Но глаз от своего сокровища не отводил.

— Надеюсь, ты вымыл руки, — сказала Шэннон. Она поднесла бокал к моим губам, чтобы я глотнул вина, и снова осторожно отодвинулась от моих сверкающе зеленых рук и намасленной птицы. — Я поставлю твой бокал вот сюда. — Она оставила его на столешнице там, где он никому не помешает, и села на стул рядом с Беном. — Так ты подумал насчет Обри?

Черт.

— Конечно. Давай я сначала засуну птицу в духовку, хорошо? А потом поговорим.

— Ладно.

Она еще немного погладила Бена, просто от нечего делать. Шэннон становилась все задумчивее. Она мягко обхватила его хвост рукой, и он медленно просунул хвост между ее пальцами, словно салфетку продел через кольцо.

— Значит, ты откажешься. Если бы согласился, то сразу бы мне сказал.

Насколько я помню, крайний срок был после ужина. Я не рассчитывал, что, когда она приедет, мои руки будут по локоть засунуты в наш ужин.

— Я почти закончил. Мне просто нужно вымыть руки и поставить курицу в духовку.

— И почему же ты этого не сделаешь?

— Это может подождать хоть пять минут?

— Наверно. Я пять лет ждала. Мы все ждали. И я просто поверить не могу, что ты…

Я швырнул курицей о стол; масло с эстрагоном разбрызгалось по всей кухне.

— А вот поверь! Я не стану этого делать! Нет! Я даже не знаю, могу ли я!

— Да ты же даже не пробовал. — Она дотронулась до моей жирной руки.

Было в этом что-то жутковатое: ее рука цвета слоновой кости лежит на моей, словно я не был весь перепачкан жирной пастой, словно капли не повисли на ее бежевой шелковой блузке. Я чувствовал себя Болотной Тварью. А ведь его тоже, насколько я помню, кто-то любил. Я взглянул Шэннон в глаза, и там снова был этот свет. Она хотела, чтобы я испытал свои силы. Она хотела этого больше, чем спасти брата. Давайте начистоту: по некоторым братьям не очень-то и скучают. Но люди всю жизнь ждут, чтобы на их глазах случилось чудо.

— Так вот в чем все дело? Ты просто хочешь посмотреть, как я это сделаю?

— Конечно нет! — Себя она почти в этом убедила. Но меня — совершенно нет. Даже наоборот; это было уже слишком. Многие годы вины и непонимания; многие годы, когда я чувствовал себя ненормальным. И теперь любовь всей моей жизни хочет, чтобы я выступил перед ней, как дельфин, который прыгает через обруч. А сам спасенный, этот эпицентр бури, волшебный котик, даже не смотрит на меня; он мечтает о сердце мертвой птицы, приготовленном по его вкусу.