– В понедельник, десятого числа, у меня начинается подготовительный семестр. А в июне – экзамен, если сдам, то с сентября начну учиться в университете. Мне стипендию назначили, хотя у меня деньги остались от продажи мастерской. Живу в общежитии.

– Зря ты так, лучше бы у нас остановился.

– Да, знаете ли, Иван Васильевич, чем хорошо общежитие – тем, что с другими студентами знакомлюсь.

– И студентками? – строго спросила Надежда Дмитриевна.

– И студентками. Вот только пока без романтики. Слишком недавно я потерял невесту, знаете ли.

– Ничего, Алешенька, время лечит, – грустно улыбнулась она.

– Надежда Дмитриевна, Иван Васильевич, позвольте рассказать вам про мою поездку в Иллинойс. Приехал я в вашу Анну, спрашиваю, где тут дом Тёрчиных, а мне говорят – в середине августа в местной газете – как она называется, «The Gazette-Democrat» вроде…

– Именно так, – кивнул Иван Васильевич.

– Так там статью напечатали, мол, генерал Тёрчин – предатель, воюет за рабовладельцев. А на следующий день ваш дом спалили.

– Ох ты, батюшки! – погрустнела генеральша. – А кто спалил-то?

– Думал сначала, что соседи, но оказалось, что вся ваша сторона улицы сгорела – там домики-то рядом были. Вряд ли это местные были. Тем более на заборе – он каким-то чудом не сгорел – надписи были по-польски. Не слишком приличные – польский-то немного я знаю, чай, у нас в Смоленске поляки тоже живут. Разговорился я с одним джентльменом, который напротив вас жил – Джеймс Ратер, так его вроде звали…

– Джимми. Да, мы с ним немного дружили. Ну, знаешь ли, так, как в Америке дружат – не так, как у нас на родине.

– Взял я у него лопату и начал копать, думал, хоть что-нибудь найду. И нашел, но только вот это! – и я достал из сумки бережно завернутую в чистое полотенце чуть обгоревшую икону.

– Батюшки! Да это же наша фамильная! – запричитала Надежда Дмитриевна. – Спасибо тебе, Алешенька.

– А еще я с этим Ратером договорился, продал ему ваш участок за пятьдесят долларов. Больше, я думаю, вряд ли кто-нибудь дал бы. Да, и все ваши долги отдал, согласно вашему списку.

– Спасибо, Алешенька, – улыбнулась генеральша.

– Но сначала пошли мы к нотариусу, оформили все честь по чести, а потом он и спросил – на каком языке надписи-то были? Узнав, что на польском, задумался. И в тот же вечер, когда пришел мой поезд, пожар случился большой верстах в двух-трех, с другой стороны от вокзала.

– Это и была Радома, – кивнул Турчанинов. – Жалко ее, я сам ее когда-то строил…

– Значит, местные решили отомстить. Ведь у многих дома сгорели. И вот остаток ваших денег, – и я выдал их Надежде Дмитриевне (я знал, что деньгами заведует она).