Йева дрожащими руками закрыла шторы и заходила из угла в угол, потирая ладони, чтобы согреться. Уильям осмотрелся: на камине лежало огниво, сбоку, в углу, слуги натаскали дрова и мелкие хвойные ветки для растопки. Все было подготовлено, оставалось лишь разжечь огонь. Он положил в камин немного тоненьких и сухих веточек и разжег их огнивом. Пламя с треском расползлось, недовольно зарычало от того, что еда стала кончатся, и уже через пару минут вялый огонь стал ослабевать.

— Почему ты не подкладываешь поленья? Огонь же сейчас потухнет. — спросила замерзшая и ничего не понимающая Йева.

— Проверял, куда пойдет дым — в комнату или в дымоход.

Уильям подкинул еще веточки сосны, затем положил сверху крест на крест несколько дровишек, отчего пламя довольно затрещало.

— У вас в доме разве был камин?

— Нет, конечно. Но был на постоялом дворе купца Осгода. Я с пару недель там помогал чистить их, пока с Офуртгоса не вернулся отец Линайи.

— И что же случилось?

— Погнал меня в шею, не желая видеть близко у дома и на постоялом дворе. Еще и Управителю Постоялого двора влетело за то, что меня нанял. Так, Йева, я закончил. Доброй ночи!

С этими словами он встал, и с легкой грустью поглядывая на раздевающуюся девушку, вышел из спальни. Он тихо прикрыл дверь и направился в свою комнату, где тоже взялся за растопку камина. Уильям весь день вспоминал слова графа по поводу того, что он не против близости между Йевой и Уиллом. Но… Даже один факт того, что Филипп знал про их отношения и находился в соседней комнате, связывал его по рукам и ногам.

Тепло камина и стук капель дождя об оконное стекло медленно, но настойчиво погружали Уильяма в дремоту. Он снял с себя мокрую одежду, расправил и повесил сушиться, а сам, надев простые штаны и рубаху, сел в кресло, в котором, по словам Йевы, любил сидеть Гиффард.

Уильям прикрыл глаза и погладил кончиками пальцев серебряный браслетик, лежащий у него в руке. Воспоминания о матери, ее болезни, том дне на ярмарке и просьбе Линайи — все это казалось таким далеким, случившемся в его давней, почти забытой жизни. Но все же он переживал за тех, кто был ему дорог в том, человеческом прошлом. Переживет ли матушка эту зиму? Справится ли Малик? Легко ли забудет его Линайя? Грохот грома за окном и стук дождя ввели вампира в легкое забвение, и он покачивался на волнах сознания, пребывая одновременно и в Вардах, и в замке Брасо-Дэнто.

Одиночный и едва различимый стук. Уильям вздрогнул и открыл глаза, возвращаясь в реальность. Темная дубовая дверь слегка скрипнула и отворилась, в проеме показались босые белые ножки и краешек платья, едва закрывающее колени.