Граф поднялся в кабинет и оттуда наблюдал, как посол в сопровождении конного отряда и своей свиты покинул город. Вслед за отцом вошла Йева, шелестя черным платьем с белоснежной шнуровкой на груди. Он распустила уложенную вокруг головы косу, и теперь волосы волнами лежали у нее на плечах, спускаясь вниз до бедер. Девушка выглядела озадаченной и смятенной.

— Отец…

— Да, дочь.

Филипп обернулся и поначалу улыбнулся, но затем улыбка его растаяла и сменилась настороженностью, когда он увидел не родную дочь, а словно тень Йевы: осунувшуюся и бледную.

— Я… Когда мы выезжаем, отец?

— Как решу все дела в городе. Через два или три дня. — Белый Ворон обнял дочь, но та осталась стоять неподвижно, подобно статуе.

— Пап… я хочу поговорить.

— Нет, Йева. Ты знаешь мой ответ.

— Но…

— Нет!

Йева медленно выпуталась из объятий отца и, словно призрак, склонив голову, пошла болезненной поступью из кабинета. Но на полпути ее остановил Филипп, осторожно взяв дочь за рукав черного платья.

— Йева, не стоит воображать из меня судью, а из себя — палача. Пойми, наконец, что… — Филипп прислушался к шагам в коридоре, но это были лишь слуги. — Что законом запрещено передавать кровь человеку!

— Отец, но ваш товарищ, барон Теорат Черный, был человеком!

— Тринадцать веков назад, Йева. До Кровавой Войны были другие правила. Что касается барона, то он теперь даже более чем другие Старейшины нетерпим к людям и вместе с Амелоттой, Марко, Синистари и прочими будет требовать смерти Уильяма.

— А.. — Йева пыталась вспомнить хоть кого-то из Старейшин, кто был ранее человеком, но замолчала и лишь всхлипнула.

— Дочь моя, если я встану на его защиту, то суд, вероятнее всего, решит передать дар более достойному, и меня лишат права на наследие Гиффарда.

— Но попробовать, отец…

— Нет. Шанс слишком мал, я не хочу рисковать столь великой ценностью. Йева, будь благоразумной!

— Отец, вы… — не договорив, Йева вышла из кабинета. Филипп заметил, как потускнели её глаза.