— И что теперь? — почти спокойно спросил у Каттими Мелит. — Я не твоего зеленоглазого дружка спрашиваю, тебя, девочка. И что теперь?

— Глашатаев по городу, — процедила сквозь зубы Каттими. — Чтобы бегом бежали! По всем улицам. Надеть все обереги, что есть. Если оберегов нет, капнуть крови в посуду, размешать с водой, смочить любую вязаную одежду, связанную собственными руками, и надеть на себя. Веревки смочить и перепоясаться! И закрыть всех близких в разных кладовых, в сундуках, в сараях, где угодно. Стражникам разойтись по стене, привязать себя к зубцам! Почти час до четырех пополудни, многих можно будет спасти, пока я попробую что-нибудь сделать!

— Ты понял? — остервенело заорал на Тарпа Мелит. — Ты понял, что надо делать? Что ты стоишь?

— Там… — Тарп с трудом справлялся с дрожью в горле, — там, в зале приемов, девочка. Девочка танцует и поет. Ишхамай!

Она кружилась и пела. Тонкие ножки в кожаных башмачках беззвучно касались плит пола. Простенькое ветхое платье разлеталось колоколом, спутанные, то ли серые, то ли пыльные волосы мотались над плечами и все время закрывали лицо, которое показалось Каю ненастоящим, словно девочка надела маску или намазала кожу мелом. Теперь, когда он смотрел на нее почти в упор, он видел многое. Да, ей было около десяти, будущая грудь даже не начала набухать. И она не походила на мертвую, хотя застарелое пятно крови на груди имелось, и даже чудилась рана, вмятина в плоти. Но самым ужасным был голос. Он звенел, как звенят подвешенные на нитках стеклянные палочки в лавке стекольщика, если кто-то откроет слишком резко дверь, и их заколышет сквозняком. Он звенел, как звенят ночные кузнечики в туварсинских тутовых рощах. Как звенит ручей, когда падает с камня в подставленный селянкой кувшин. Как звенит серая пташка в весеннем саду. Как звенел дождь, захлестывая на цветные витражи дома урая в белостенном Харкисе. Звенел и обдавал холодом.

Ловчие вжались спинами в стены зала. Тупи, Этри и двое детей Мелита — мальцы шести и восьми лет — съежились в тронных креслах урая и урайки, третий — светловолосый подросток лет тринадцати — стоял на краю помоста, сдвинув брови и держа руку на рукояти небольшого меча, а Ишхамай продолжала кружиться вокруг чаши для благовоний, вделанной в камень в глубине покрытого мрамором зала, и пела, пела, пела, завораживая и одурманивая.

— О чем она поет? — спросил Кай у Каттими.

— Поет? — неожиданно скорчила гримасу девчонка. — Да она повторяет только одно слово: «Смерть, смерть, смерть». Ты будешь мне помогать, Кай! Или как твое настоящее имя? Луккай?