— Арш! — заорал, почти завизжал Мелит, но великан растянул губы в усмешке, даже не посмотрев в сторону урая, и лишь поднес к лицу меч и слизал с него кровь. Глаза его затягивала поволока безумия.

— Всем держать круг, — повторил Кай и потянул из ножен черный клинок. — Шаг назад!

Арш уставился на Кая, как смотрит на полураздавленную мышь деревенский кот.

— Шаг назад, — повысил голос Кай. — Здесь дети. Там скрестим мечи. Снаружи. Там просторнее. Или ты боишься?

Поволока безумия налилась кровью и утонула в ненависти, но Арш сделал шаг назад. И еще один шаг назад, и еще один. И остановился, подняв над головой меч. Рукав сполз с мускулистой руки, и Кай разглядел на запястье воеводы бронзовый браслет. Тот самый бронзовый браслет с еще не прочитанным заклинанием. Охотник оглянулся, нашел взглядом урая, прошипел еще раз: «Дверь!» — и вышел из зала на внешнюю галерею.

Она была заполнена трупами стражников. Растерзанные, изуродованные, расчлененные валялись вдоль стены, у проходов, вдоль внешних арок. Разлившаяся кровь парила и кружила голову. Сквозняк из разбитых окон застилал ее пушинками снега.

Против Кая стоял Арш, за его спиной выстроились восемь, нет, шесть фигур приделанных, двое лежали среди убитых стражников, а за ними сидел в лишившемся стекла проеме незнакомец. Он казался обычным человеком, разве только был крупнее обычного человека. Так, словно неведомый устроитель судеб отсыпал одному из преданных миру сему вполовину больше положенной закваски, и поднялось тесто, и разорвало форму, и явилось чудо чудное, с виду человек человеком, а приглядеться — удивишься, что сам себе кажешься сущим клопом рядом с ужасной нелепицей. Похоже, что и Арш был не выше незнакомца, разве только великаном тот не казался.

— Арш… — проговорил незнакомец, и воздух на галерее загудел от его голоса. — У тебя осталось пять минут. Больше нет. Вольная мерзость может завернуть ворожбу. Умна не по годам. Только убивать выродка не стоит. Срубить руку или ногу — пожалуйста, я его удержу на этой грани. А убивать — нет. Не время. Он еще не созрел для смерти.

Кай пригляделся к одежде незнакомца. Он был одет в длинный балахон, разрезанный по груди, и словно пояс свисал к полам этого балахона, и сапоги из тонкой кожи выглядывали из-под него, но стоило незнакомцу шевельнуть ногой, как чудилась на месте сапога трехпалая когтистая лапа, колени отгибались назад, а за спиной шевелилось какое-то марево — серое или черное. А вот лицо… лицо было естественным. Страшным в очевидном спокойствии и даже легкой лени.