Ника встала, покачнулась, стряхнула с ног туфли и забралась на стул.
— Давай, девка! Растормоши своего петушка!
Под восторженное блеянье Ники и её гостей Чита отошла от Славки и замерла, ожидая, когда заиграет музыка.
Щёлкнули колонки, прозвучал первый аккорд, зрители угомонились, приготовившись к новому развлечению.
Чита начала свой танец.
Её бёдра медленно поплыли сперва в одну сторону, затем в другую. Ладони заскользили вверх, повторяя каждый изгиб тела: талия, грудь, плечи, лицо… Потом так же вниз, до кружевного подола, и тут же вверх уже вместе с подолом, полностью открывая стройные ноги. Выше, выше, пока не мелькнул под тканью аккуратный чёрный треугольник, едва угадываемый в тени.
Но Славка ничего этого уже не видел. Он слушал песню.
Из динамика поплыл мягкий голос Ермака:
«Хочется тебе-е-е сказать… Фразы даря, как цветы-ы-ы…»Будто чья-то рука пробралась в грудь и сжала сердце, с одной лишь целью — раздавить.
«… Словами нарисова-ать — волшебное слово Ты-ы-ыы»…* * *
Звали её Мила Мишина. А называли — Мими.
Это легкомысленное кабарешно-вульгарное прозвище совершенно не подходило статной и серьёзной девушке, какой была Мила. Впрочем, прозвища далеко не всегда отражают суть. Славку в школе называли Ладный, хотя ладного в нём в ту пору ничего не было и Нескладный подошло бы куда точнее.
Мила хорошо училась, состояла в активе МолПатРоса и к окружающим относилась по-простому, без всяких кривляний, свойственных многим школьным красавицам. В этой её открытой простоте Славка и увяз, как оса в варенье — красивых девушек вокруг немало, а таких, чтобы сочетали в себе ещё и приятные человеческие качества — по пальцам пересчитать. Что толку, когда красота это лишь оболочка, под которой нет ничего достойного? Яркий фантик.
Впрочем, «фантик» тоже играл свою роль, и в поклонниках у Мими числилась едва ли не половина мужского населения школы — от первоклашек до учителей.
В этом ряду воздыхателей и затерялся Славка со всей безнадёжной перспективой.
Всякий раз, когда он встречал Милку в школьных коридорах, его сердце подпрыгивало, проскальзывало в горло и начинало там биться, мешая дышать, говорить и думать. К лицу приливала кровь. Милка же не замечала его, что называется, в упор. Да и как ему, тощему, длинному и чересчур уж стеснительному, было конкурировать с нагловатыми старшеклассниками, увивающимися за ней на каждой перемене? Всё, что он мог — смотреть на неё издалека, через чужие спины и затылки, и тяжко вздыхать.