А она с короткой стрижкой густых тёмно-русых с золотым отливом волос. Она с огромными глазами цвета вечереющего неба. С тонкой длинной шеей, гибкой и крепкой спортивной фигурой. С откровенно выпирающей под форменной школьной блузой грудью. Всё — она. Смех её, такой ненарочитый, живой, голос — бархатный, глубокий, волнующий.

Призрачный шанс появился у Славки, когда он узнал, что Мими ходит заниматься в школьном хоре. Парней в хоре почти не было, а значит, вероятность быть замеченным у Славки резко возрастала. Поэтому он, не раздумывая, записался в кружок хорового пения, хотя изначально собирался идти на авиамоделирование вместе с Валькой Зуевым.

Петь Славка любил. У него даже была своя гитара, которую он выменял у парня из параллельного класса на коллекцию долокаутовских российских монет, которые они с Валькой научились ловко извлекать из песка на старом пляже при помощи обычного дуршлага.

Оказалось, что к пению у Савки была не только любовь, но и талант. Очень скоро он стал запевалой хора. Вот только Мила ушла из хора: сначала в школьную фотостудию, потом на секцию настольного тенниса. Не по ней было быть одной из многих в толпе хористов.

Славка бы тоже ушёл, хоть в фотостудию, хоть в бассейн прыгать с десятиметровой вышки. Да не отпустили. Худрук, Ксения Игоревна, намертво вцепилась в него и его, как она всегда в одно слово выдыхала, «дарбожий». Пришлось остаться. Потому как дар, может быть и божий, а вот принадлежит он, коли проклюнулся, государству. Недаром на одном из плакатов МолПатРоса, пропагандирующем обязательные внешкольные занятия, можно было прочесть: «Если ты зарываешь талант, значит ты — врагов диверсант!»

А талант-то и впрямь был.

Поначалу Славка думал, что все эти разговоры про дар только для красного словца, для того, чтобы таким бесхитростным приёмом удержать его в хоре. Но потом пошли награды, и даже в «Ведомостях Петербурга» про них напечатали большую статью с фотографией, на которой Славка был запечатлён с припадочно закатившимися глазами и широко разинутым ртом.

Вот только в сердечных делах этот талант Славке до поры до времени никак не помогал.

Всё изменилось, когда на Новогоднем школьном балу ему по протекции Ксении Игоревны после праздничного выступления школьного хора, пока зал готовили к предстоящим танцам, дозволили выступить сольно с песнями собственного сочинения. И целых полчаса он пел под гитару. Пел только для неё одной. Для милой не своей Милы. И так в это пение вложился, что даже «красная» их директриса Кремлина Валентиновна пустила слезу и после выступления лично его поблагодарила, сказав: «Не Ермак, но уже Ермошка ты у нас, Ладов! Ох, горазд! А мы и не знали!» На что Ксения Игоревна, лучась сдержанной гордостью, тихо, так, что услышал только Славка, выдохнула: «А я знала!»