Отец никогда не звал меня Алькой. И, конечно же, он никогда не бывал на этом месте. Но буква А была его. Он всегда писал ее так: две палочки перекрещивались вверху, а внизу их косо пересекала твердая перекладинка.
Что же это?
Печальная сонливость сваливалась с меня кусками. Даже мелодия про аистенка исчезла. Я слышал только свое дыхание…
Кто это написал? Кому?
Я никогда не узнаю. И не надо… Может быть, это сделала сама Дорога. Само открывшееся мне Безлюдное Пространство…
Оно было добрым, это Пространство. Оно милостиво решило помочь бестолковому мальчишке. Иначе разве смог бы я за какую-то четверть часа пробежать назад весь пройденный путь?
Пространство и Дорога дали мне дыхание и силу. Скорость!..
Боже мой, отец ведь обязательно позвонит мне сегодня! Он же наверняка не спал сегодня всю ночь, как и я!
Не спал и мучился тревогой за меня. И страхом…
Сейчас, на бегу, я вдруг понял и ощутил отцовский страх, который был спрятан за этакой «мужской» сухостью и насмешливым тоном. Отец просто не хотел этот страх показать. Страх за меня (потому что расту непонятно кем), страх за моего брата Алексея, чья судьба до сих пор неясна — что там дальше?
А я? Неужели мне все равно?..
Да нет же, я тоже боялся. И за Алексея — за брата, которого никогда не видел. И за других… братьев. Друзья — они ведь тоже как братья. И Арбуз с Николкой, и Арунас в своей далекой Литве, и Динь-Дим из загадочного Соломина, и бестолковый Вальдштейн… И Настя — моя сестра… А еще брат — Ивка! А значит, и Митя Стоков — мой брат. И… Женя Стаков, лежащий на старом городском кладбище, — раз он стал братом для Ивки и Мити…
Куда же я надумал идти один!
Пустая сумка на ремне летела за мной по воздуху. Я промчался мимо «театрального» дома, не вспомнив о сапогах…
Вот и столб с табличкой автобусной остановки.
И столб с перечеркнутой надписью «Озм».
Надпись-то с другой стороны. А сторона доски, обращенная ко мне, была пустая. Но не обшарпанная, как раньше! Она была чисто белая! Только что покрашенная!
И покрасили ее… да вот они!
У столба стояли две девочки. В одинаковых серых платьях с рисунком из желтых листьев, наверно, сестры. Старшей было лет десять, а младшей шесть или семь. На младшей была еще веселая красивая панамка с белыми горошинами — похожая на шляпку мухомора.