— Алло? — прозвучало из динамика, когда Психовский взял трубку. — Грецион?

— Ты ожидал услышать кого-то другого?

— У тебя экзамен? — проигнорировал замечание Аполлонский.

— Ну конечно.

— А, отлично, у меня тоже. Но мне очень нужно с тобой поговорить, это конечно не так срочно, но я не хочу откладывать, а студенты переживут. Я уже предупредил своих, что вернусь, и вышел. Давай-ка тоже поставь экзамен на паузу, пусть спишут себе спокойно.

— Спорить с тобой бесполезно, — рассмеялся Грецион в трубку, а потом повернулся к студенту, абсолютно запутавшемуся в ситуации. — Я постучусь перед тем, как войти, потратьте это время с пользой. И ради любого на ваш вкус бога, не надо никаких дат.

Грецион Психовский хмыкнул, встал, явив миру розовые брюки и красные кроссовки — этот прикид часто называли «клоунским», на что профессор, если его упрекали, отвечал почти всегда одно и то же: «Конечно, он клоунский, это специально чтобы вас запутать и еще раз напомнить, что обертка почти никогда не соответствует содержанию. Можете считать, что я, самое банальное, конфетка — а я действительно такой! В смысле, гораздо более содержательный и полезный внутри, чем снаружи».

Профессор вышел из аудитории и закрыл дверь.

Оказавшись в коридоре, он вновь приложил трубку к уху и сказал:

— Я слушаю тебя, Феб[3] мой среброкистый.

Федор Семеныч Аполлонский тоже работал преподавателем, причем в том же университете, что и Психовский — только вот судьба раскидала этих двоих по разным факультетам. Если Грецион — профессор, специализирующийся на древних цивилизациях, то Аполлонский — художник местного разлива, не мировой гений, но и не забытый всеми отвергнутый творец. Логично было предположить — судьба так и сделала, — что Федор Семеныч в любом случае будет читать лекции на другом факультете, на художественно-графическом. С точки зрения студентов, обычно самой правильной, эти двое по манере преподавания были два сапога пара — если заглянуть в групповые переписки, особенно накануне экзаменов, в этом можно убедиться сполна. Если суживать это определение, то оба они были чудаковаты, но слушать их было одно удовольствие. А еще и Грецион, и Федор Семеныч могли внезапно прервать занятие, да даже экзамен, как сейчас, ни о чем не задумываясь — да и вообще, давали много свободы и разрешали мухлевать, потому что не верили в честную игру и сами честными игроками никогда не были.

Аполлонский был посдержанней в одежде и слегка отличался от Грециона характером — два как капли воды похожих человека обычно не сходятся на долгое время, это все равно, что общаться со своим отражением, что бы там не говорили об общих интересах. Рано или поздно, такое наскучит, начнешь видеть темные проблески себя в закадычном друге, который уже через полгода — это еще если повезет — станет совсем чужим.