Ногу Фебру укоротили до колена. Культяпку обтянули срезанной с бедра кожей, зашили. Девушка видела ровные розовые следы стежков, видела шрам на бедре, откуда брали кожу…

Как же Дар гореть должен, чтобы сотворить такое! Раны, которым полагалось отекать, гнить, исходить сукровицей, ныне затянулись тонкой блестящей кожицей, будто прошло уже несколько седмиц с того мига, как отсекли больную плоть.

Не пожалела Цитадель Дара своих целителей. Что могли — отдали вою, от которого теперь не будет никакого толку… Зачем старались? Для стаи он теперь бесполезен.

Однако волчица с любопытством оглядывала рану, обходя стол с лежащим на нём человеком, то так, то эдак. Она даже не заметила, как тихо стало в зале, как удивленно глядят на неё люди, сколько настороженного любопытства в их взорах.

— Как ты это сделал? — спросила Мара Ихтора и осторожно, кончиком указательного пальца коснулась розового рубца. — Я не верила, что получится…

В её голосе звучало неподдельное восхищение. А потом волчица посмотрела на целителя и спросила:

— Научить можешь?

Лекарь поглядел на неё со смешанным выражением недоумения и растерянности.

В лисьих глазах промелькнуло понимание и Ходящая усмехнулась:

— Да ладно уж, не отвечай. Поняла я.

С этими словами она повернулась к Главе и сказала устало:

— Ну, веди девицу в темницу, а то ноги подкашиваются.

Клесх усмехнулся:

— Идём.

80

80

Тихие Броды не зря называли тихими. Городишко был сонный и маленький. Река Радокша несла свои воды всего в двух верстах отсюда, поэтому в Бродах было в избытке рыбы. Особенно же много добывали леща, плотвы и окуня. Попадались ещё и лобастые сомы, и тонконосые осетры, и зубастая щука, и широкопёрый судак. Все это вялили, коптили, сушили…

Лют, пользуясь передышкой между странствиями, пытался вытащить Лесану на торг. Но обережница упрямилась. Обижалась.

Волколак терпел. Знал — девичья обида, что весеннее наводнение. Коли случилась — вспять не поворотишь. Только переждать можно. Вот он и ждал. Вечерами порыкивал лениво на щенков, которых на него спускали, и ждал.

К утру третьего дня Лесана успокоилась. Перестала говорить с пленником сухо и строго. Оттаяла. Может, приснилось чего? А может, надоело дуться.