— Мир вернуть? — спросил задумчиво Клесх. — Понять бы ещё — как…

У Светлы в глазах снова задрожала влага.

— Да откуда ж я знаю! — всплеснула она руками. — Это ведь только он сказать может!

И блаженная опять залилась слезами не то жалости, не то страха, не то… дурости.

— Душу неотпущенную на земле всегда треба какая-то держит, — сказал вдруг глухо Тамир. — Навь она потому к живому тянется, что дело у неё к тем, кто остался, есть.

— И какая же треба у Ивора? — спросил насмешливо Лашта.

— Он… ищет кого-то, — с трудом вспоминая, сказал Тамир.

— Ха! — хлопнул себя по колену Нэд. — А то мы не знали будто! Небось, того, второго и ищет. Как его звали-то, а?

— Волынец… — ответила Бьерга. — Оно, конечно, складно всё. Но откуда нам ему добыть этого Волынца? Ты вот знаешь, где он? И я не знаю.

— Дак сам найдет, — сказал Донатос. — Раз у него до этого Волынца дело есть, сам и отыщет.

— То-то я гляжу, — усмехнулся Клесх, — который уж век ищет.

В это время Тамир пересушенным сиплым голосом произнес:

— «Я прихожу отпустить всякого. Но кто отпустит меня?»

Колдуны переглянулись.

— Может, поговорить с ним? — спросил задумчиво Лашта.

— Поговорить? — Донатос покачал головой. — Будешь Даром взывать, убьёшь парня. Только ежели Ивор этот сам к нам потянется. А он, вон, молчит. Кажет лишь то, что от Тамира осталось.

Слова эти прозвучали резко и безжалостно.

— Навь на кровь тянется, — негромко произнесла Бьерга. — На живую. На Дар приходит. А скитается всегда поблизости от того места, где сгибла.

— Ещё не легче, — пробормотал на это Лашта.

Светла на своей лавке, будто в ответ на эти слова, снова расплакалась.