Донатос опешил от такого натиска, но быстро совладал с удивлением и рявкнул:

— Охолонись! У вас, у баб, день что ли сегодня какой особенный? Как не в себе все.

От этих слов Светла заскулила ещё жалобнее и уткнулась носом в коленки.

— Ничего я ему не велел, — продолжил крефф. — Говори толком. Разоралась.

Наузник был не в духе, да ещё скулеж дуры бередил душу, мешал думать.

— Чего ты учудил? — повернулся Донатос к своему выучу. — Как был дураком, так и остался!

— А что ему делать, коли ты сам сказал — то средство единственное? — тут же разозлился Нэд.

— Хватит! — не выдержал Клесх. — Как ни соберешь вас — только и лаетесь.

В покое воцарилась звенящая тишина. Даже Светла и та перестала всхлипывать и подвывать.

— В выуча твоего навь перетекла, — повернулся Глава к Донатосу. — Перетекла, да так и осталась. Тамир, покуда в уме ясном был, запер её резой. Теперь резу каждый день подновляет. Но сам из-за этого стал, как сосуд порожний. Что делать нам с этим?

Донатос шагнул к послушнику. Отвернул в сторону ворот рубахи, поглядел на резу.

Светла зарыдала на весь покой:

— Родненький, ты не тронь его! Злобный он!

Крефф, словно не услышал, посмотрел на послушника и спросил:

— Меня узнаешь? Как зовут, не забыл?

По лицу Тамира было видно, что он всеми силами пытается воскресить в памяти имя наставника. Увы, усилия эти оказались тщетными.

— Я так скажу, — произнёс сухо Донатос. — Мёртвому в живом не место. Это всем тут ясно. Одного надо с миром упокоить, другого с миром отпустить, ибо ни на что он после такого годен не будет. Навь из него Силу тянет. Сила иссякнет, держать мёртвую душу в теле будет нечему. Тут и помрет.

Светла заплакала:

— Родненький! Да разве ж можно так? Да что ж ты говоришь-то такое? Ты погляди, он же живой! И тот, другой — тоже. Устал он просто, душу надорвал. Его не упокоить надо, ему мир надо вернуть!

Тамир не разделял её скорби, он равнодушно глядел перед собой и молчал.