А ветер и в самом деле нес странные звуки — сухой шелест насекомых, гул пчел… и что-то еще, не поддающееся точному определению. Поражаясь отсутствию тумана, он поднял глаза на звездное небо и месяц, повисший в небесах фигуркой из слоновой кости — тонкой, но достаточно яркой, чтобы по улице плыли призрачные контуры коньков крыш и дымовых труб.

Наконец, затворив оконную створку, мастер вернулся к своему верстаку с крошечным разобранным механизмом в глубочайшем недоумении. Гул насекомых начал стихать, а ползшая по брусчатке овальная тень удалилась в направлении Ковент-Гарден.

Еще не было четырех, когда лоточники всех мастей уже сгрудились на рынке, и потому всякому вновь прибывшему приходилось искать место, толкаясь и протискиваясь сквозь толпы зеленщиков, мусорщиков, нищих, проповедников и кошек.

Телеги и фургоны, полные овощей, сомкнули ряды вдоль трех сторон площади, заполонив ее горами лука и капусты, гороха и сельдерея. Западную же сторону запрудили коробки и корзины с благоуханным содержимым: розами, вербенами, гелиотропами, фуксиями… Исходящие от растений ароматы навевали воспоминания о местах, далеких от бурлящей сутолоки Боу-стрит и Мейден-лейн, да только воспоминания эти сразу же блекли под натиском сотен иных противоречивых запахов.

Запряженные ослами повозки и телеги забили все пять улиц, ведущих с площади. Среди них девицы с колючими связками шиповника, соперничая с торговками яблоками, громогласно нахваливали свой товар. Весь рынок мерцал в свете газовых ламп и тысяч свечей, воткнутых в картофелины и горлышки бутылок или же прилепленных поверх потеков расплавленного воска на ручках тележек и на подоконниках, что пониже. На ветру их желтые огни танцевали, притухая и вспыхивая вновь.

Долговязый, истрепанный годами проповедник, всем и каждому представлявшийся как Шилох — сын Божий, дрожа на ветру в своей истрепанной рясе, грелся, то и дело выкрикивая назидательные призывы. Он наугад тыкал в лица прохожим свои брошюрки, принимая сыпавшиеся отовсюду проклятия и затрещины с тою же невозмутимостью, с какой толпа пропускала мимо ушей его разглагольствования о грядущем конце света.

Месяц, желтый и тонкий, опустился за вокзал Ватерлоо, и звезды уже меркли одна за другой, когда дирижабль миновал рынок, а затем проплыл над набережной Виктории на своем пути к Биллингсгейту и Петтикоут-лейн. Всего на несколько секунд, когда качавшаяся под тушей дирижабля реечная гондола оказалась высвечена бледным светом низкого месяца и его отсветами в облаках, тысячи лиц обратились к небу, и крик ужаса взмыл к небесам. Порыв ветра донес до замерших на площади людей скрип и вибрацию, смешанные с гулом вращающихся пропеллеров.