— Я сейчас, — Пятый развернулся, и бегом рванул обратно. Ну, Лида, ведь могла же предупредить, почему не сказала? Циннии всё еще цвели, поэтому букет, здоровенный, пышный букет он нарезал за пару минут, и с ним в руках, снова бегом, кинулся обратно.

* * *

Служба в этот раз была просто потрясающая, пели четыре хора, которые стояли по четырем сторонам озера, Амвросию сегодня помогали служить два священника, рангом пониже. Служба завораживала, и была проста и понятна — сейчас провожали старый год, печалились о нём, ушедшем, и встречали новый. А ещё благодарили Бога за то, что помогал и укреплял раньше, и будет помогать после. Конечно, это выглядело наивно, но при этом благодарность, звучащая в каждом слове, была настолько невинна и проникновенна, что многие, слушая, плакали — понять бы еще, от чего. Светлая, прозрачная, как осеннее небо, печаль, и светлая же радость, потому что грядет что-то новое, неведомое, и от этого на душе и горько, и сладко одновременно.

Церковь поднялась в этот раз величаво, медленно, и замерла, недвижима — хоры пели, торжественная молитва плыла над озером, над толпой, над лесом. Казалось, перед этим моментом бессильно само время, что даже оно сейчас замерло, и слушает, слушает, бесконечно слушает — и слова молитвы, и мысли молчаливой толпы, и слабый ветер в кронах деревьев. «Хорошо бы это никогда не кончалось, — вдруг подумала Эри. — Совсем-совсем никогда не кончалось, а длилось вечно».

Но молитва кончилась, и служба кончилась, и потянулись к Вратам люди с букетами, потому что букеты, символ земных летних трудов, сейчас полагалось подарить Богу в благодарность за дарованное лето, и за дарованный год. Пятый передал букет Эри, и они, вместе со всеми, тоже пошли к Вратам, и положили свои цветы к остальным, на заботливо расстеленное покрывало.

— А что будет с этими цветами? — спросила Эри у какой-то женщины.

— В город Амвросий свезет, в дом для пожилых, старичкам сегодня вечером подарит, — пояснила та. — Порадуют людей наши цветочки, не зря растили. Циннии у вас, да?

— Ага, — кивнула Эри. — Они самые.

— А у меня гладиолусы. Каждый год боюсь, что не поспеют расцвести ко времени, а они каждый раз успевают, — улыбнулась женщина. — Хорошее лето было, правда?

— Да, хорошее, — Эри улыбнулась. — Самое лучшее лето на свете.

* * *

— Не-не-не, деньги оставляем, — твердо сказал Саб. — Ну, по рублю возьмем на память, а остальное в конверт, и тоже на стол.

— При других обстоятельствах я бы сказал, что боюсь — сопрут, — заметил Пятый. — Но не скажу. Потому что здесь не сопрут.