Светлый фон

На океанском дне есть свои герои, здесь происходят жестокие сражения, незаметные для обитателей суши. Здесь есть свои боги и свои катастрофы.

На океанском дне есть свои герои, здесь происходят жестокие сражения, незаметные для обитателей суши. Здесь есть свои боги и свои катастрофы.

 

Между водой и воздухом проходят корабли, являясь без приглашения. Их тени скользят по дну, там, где оно достаточно высоко и свет достигает его. Над сгнившими остовами судов проплывают торговые корабли, рыбацкие лодки, китобои. Тела моряков удобряют воду. Рыбы-падальщики выедают глаза и губы. В коралловых сооружениях видны пустоты – когда-то тут были якоря и мачты. Затонувшие корабли оплаканы или забыты, и живое дно океана принимает их, укрывает ракушками, делает логовом мурен, крысорыб, креев-отшельников и других куда как более хищных тварей.

Между водой и воздухом проходят корабли, являясь без приглашения. Их тени скользят по дну, там, где оно достаточно высоко и свет достигает его. Над сгнившими остовами судов проплывают торговые корабли, рыбацкие лодки, китобои. Тела моряков удобряют воду. Рыбы-падальщики выедают глаза и губы. В коралловых сооружениях видны пустоты – когда-то тут были якоря и мачты. Затонувшие корабли оплаканы или забыты, и живое дно океана принимает их, укрывает ракушками, делает логовом мурен, крысорыб, креев-отшельников и других куда как более хищных тварей.

На самой глубине, где физические законы сокрушены непомерным давлением воды, мертвые тела продолжают медленно падать в темноте – много дней спустя после того, как затонули их суда.

На самой глубине, где физические законы сокрушены непомерным давлением воды, мертвые тела продолжают медленно падать в темноте – много дней спустя после того, как затонули их суда.

На своем долгом пути вниз они разлагаются. Мирового дна достигнут лишь их кости, окутанные слизью водорослей.

На своем долгом пути вниз они разлагаются. Мирового дна достигнут лишь их кости, окутанные слизью водорослей.

 

На краях каменных террас, где легкая вода уступает место наползающей на нее темноте, притаился крей-самец. Он видит жертву, в горле у него раздаются щелчки и треск, он стягивает капюшон со своего охотничьего кальмара и отпускает его.

На краях каменных террас, где легкая вода уступает место наползающей на нее темноте, притаился крей-самец. Он видит жертву, в горле у него раздаются щелчки и треск, он стягивает капюшон со своего охотничьего кальмара и отпускает его.

Кальмар устремляется прочь, ныряет в косяк мельтешащей жирной макрели, который, как облако, меняет свою форму в двадцати футах над ним. Футовые щупальца действуют как лассо. Кальмар возвращается к своему хозяину, таща умирающую рыбину, а косяк снова смыкается за ним.