Трясущейся рукой Доминик направил луч фонарика на постер, который остановился в нескольких футах от него — повис в воздухе на уровне глаз, слегка подрагивая снизу доверху, то выгибаясь в сторону Доминика, то отдаляясь от него, когда направление колебаний менялось. Испещренная кратерами поверхность луны рябила, написанное от руки имя Доминика подрагивало и извивалось, словно надпись на колеблемом ветром знамени.

«Галлюцинация», — в отчаянии подумал Доминик.

Но он знал: это происходит на самом деле.

У него прервалось дыхание, словно холодный воздух таинственным образом стал вязким, как сироп, и не мог проникнуть в горло.

Постер подплыл поближе.

Руки Доминика дрожали. Луч фонарика плясал. Резкие вспышки света пронзали колеблющуюся поверхность глянцевой бумаги.

По прошествии бесконечного мгновения, когда раздавался только шорох ожившего постера, во всех частях комнаты внезапно послышался другой звук: треск срываемой липкой ленты, похожий на стрекотание открывающейся застежки-молнии. Остальные постеры одновременно открепились от стен, потолка, окон. Полсотни лун ринулись на Доминика отовсюду, с нервным свистом, рокотом и со скрежетом, и он вскрикнул от удивления и страха.

Крик, вырвавшийся из него, казалось, прочистил горло, и он снова обрел способность дышать.

Сорвались последние клейкие пленки. Пятьдесят постеров недвижно повисли в воздухе, даже не покрытые рябью, надежно приклеившись к пустоте, к ничему. В доме мертвого игрока повисла такая тишина, что Доминику показалось, будто он попал в храм, откуда изгнаны верующие: холодная всепроникающая тишина словно пронзила сердце, прекратив даже слабое журчание крови в артериях и венах.

Потом, словно пятьдесят частей единого механизма, ожившего после щелчка тумблера, изображения луны размером три на пять футов сморщились, зашелестели, запорхали. Хотя в комнате не ощущалось ни малейшего дуновения, они начали крутиться в упорядоченном движении, как лошадки на карусели. Доминик стоял в центре этого призрачного вихря, а луны двигались вокруг него, подпрыгивали и переворачивались, скручивались и раскручивались, изгибались и вспархивали — то полукруги, то серпы, то диски, — убывали и прибывали, восходили и нисходили, ускорялись все больше и больше. В свете фонарика они напоминали процессию, приведенную в движение учеником чародея из старой сказки, который волшебным образом оживил ручки метелок.

Страх Доминика исчез, уступив место удивлению. В этот момент ему казалось, что происходящее не таит в себе угрозы. Напротив, в нем вдруг расцвела непомерная радость. Он не мог придумать объяснения тому, что видел, и стоял в тупом удивлении, озадаченный, пораженный. Обычно ничто не навевает такого ужаса, как неизвестное, но, возможно, Доминик почувствовал действие каких-то добрых сил. Изумленный, он медленно поворачивался в кругу, глядя на парад лун, и наконец дрожащий смех сорвался с его губ.