— Ты и меня для того рядом держишь?

— Слушай, — поворачиваюсь к нему. — Надоел. Иди куда хочешь, хоть к Синему, хоть в задницу или с Бирюком проповедовать. Можно подумать, заставляю рядом торчать. Мы не побратались, но считал тебя другом. Не зря позвал прикрывать мне спину и позволил самостоятельно набирать людей в охрану. Видать, ошибся. Все ждешь подлости. Проваливай! И чтоб завтра больше не видел.

Он не ушел и заговорил далеко не сразу.

— Рабыни используются симиа, пока они способны рожать. Наши отцы просто приходят и насилуют человеческих женщин, если не хватает ума не сопротивляться. Нельзя сказать, что так уж плохо им живется. Уж не хуже какого борделя. Да и кормят, за здоровьем следят. Правда, каждый год производят на свет очередного ребенка, если не помрут от лихорадки или истекая кровью. И мы появляемся на свет ненавистные своим матерям, как не любимые нормальными родителями байстрюки, о которых все знают. И почему-то никто не задумывается, откуда сплошь мальчики. А девочек появляется не меньше. Но они бесполезны. Тоже бесплодные. Какой смысл растить, кормить и воспитывать, если нельзя приспособить под некую работу? Полно на улице уже подростков человеческих для мытья полов и прочих дел. Их просто давят прямо при появлении на свет.

Он опять долго молчал.

— Не всех. Какое-то количество оставляют в живых. Не из доброты, а потому что кто-то должен возиться с малышами. До семи лет мы в детской стае-агеле, и людей к нам не подпускали.

Слово «агела» явно из того же лексикона, как в первом разговоре. Спартанское. Вряд ли случайность.

— Они с нами играют и учат, пока не приходит время идти выше, в боевую дружину. Мамки. Некоторые уже старые, и им заранее готовят смену из совсем молоденьких. Всякие бывают, как и люди. Добрые, ласковые, противные, злые. С малолетками без жесткой руки нельзя, а кто станет сильно жалеть, та исчезнет. И все понимают куда. Потому что нас сознательно стравливают между собой. Отбирают лучших и самых сильных. Отмечают умных и умеющих уйти от наказания. И при этом беспрекословно выполняющих приказания старших. Кто слишком себе на уме, ломают или забивают для науки остальным. Это я уже потом понял, повзрослев. Так уж получилось, что, уже став воином, встретился с одной из мамок. Она была меня чуть старше и совсем не красавица, но сердце замирало при ее виде, и не мог два слова толком сказать. Мы, в общем, регулярно бордели посещаем, и наивным не был. Про любовь плотскую все знал. Но это было не то! Совсем иное!

Все это время Пирр говорил спокойно монотонным голосом, и тут впервые прорвались эмоции.