Клевер никогда в жизни не испытывал такой благодарности, добравшись до опушки леса. Ему как-то удалось подобрать повод и замедлить движение своей лошади – правда, потом она едва не понеслась рысью обратно к стенам. Вероятно, так бы и случилось, если бы Шолла не схватила животное под уздцы. Клевер соскользнул с седла и встал, упершись ладонями в дрожащие колени и пытаясь отдышаться.

– Ты в порядке? – спросила Шолла.

– Во имя мертвых, – просипел он, хватаясь за ее руку, чтобы выпрямиться. Голова все еще кружилась. – Кажется, я чуть не обосрался.

– Что там произошло, черт возьми?

– Что, что…

Клевер поглядел в сторону Карлеонских стен, прищурив глаза, словно против штормового ветра.

– Я-то надеялся, что мне больше никогда не придется участвовать в сражении…

Люди Кальдера уже двинулись вперед. Это была не самая энергичная из атак, после всего дерьма, через которое им пришлось прочавкать, чтобы добраться досюда. Но, тем не менее, они двинулись.

Клевер вздохнул глубоко, из самого брюха:

– Но что проку в надеждах!

Маленькие люди

Маленькие люди

Корлет была уверена, что у нее все четко схвачено. Знала в точности, как все обернется. Не могла бы знать лучше, даже если бы видела это Долгим Взглядом.

А потом Рикке пырнула Стура в шею ножом и спихнула его с надвратной башни. И, значит, теперь будет битва, а потом город будут грабить – и кто, черт побери, может сказать, чем это закончится? Внезапно жизни всех оказались на краю пропасти, включая ее собственную. Трудно представить себе что-то менее четко схваченное, говоря по правде.

Повсюду вокруг города люди Кальдера устремлялись к стенам. Тысячи людей. Оборванные толпы, грязные, нестройные, с поблескивающим среди них металлом; изодранные штандарты полощутся под ветром, дюжины лестниц торчат во все стороны, кровожадные крики разносятся по всей долине. Защитники стен принялись сгибать луки, посылая стрелы в накатывающую толпу. Оттуда, где она стояла, сжимая древко знамени Долгого Взгляда, Корлет видела, как несколько человек упало. Но их было очень и очень мало, чтобы на что-то повлиять.

Она была уверена, что у нее все четко схвачено. Могла предсказать любое движение Рикке. Знала, что та слишком мягка, слишком доверчива. Но теперь в ней не было ничего мягкого – широкая ухмылка, забрызганная Стуровой кровью, единственный глаз пучится с татуированного лица, уставясь на Корлет. Она глазела на нее и улыбалась, опустив руку с окровавленным ножом, и Коул Трясучка, огромный и кряжистый, маячил рядом… У Корлет появилось нехорошее чувство в животе, не имевшее ничего общего с месячными.