– Они уже в пути, – прошипела она углом рта.

– Что, если они не успеют вовремя? – Кому, как не Орсо, было знать, насколько быстро Народный Суд был способен вынести вердикт! – Что, если Савин… осудят?

– Я видела, как это случалось и с лучшими людьми.

Этого Орсо не мог отрицать, хотя по какой-то причине ему отчаянно хотелось.

– Меня беспокоит, что после этого они перейдут к худшим, – прошептал он. – А именно ко мне.

К его неудовольствию, Хильди, кажется, вовсе не собиралась ему возражать.

В зале появилась Судья: цепи на нагруднике блестят, подол изорванного бального платья шуршит по полу, взметая мириады пылинок сквозь косые столбы света. Вслед за ней вошли Суорбрек, Броуд, Сарлби и несколько десятков других, самых рьяных сжигателей. Гомон сразу же затих, сменившись обычной благоговейной тишиной, когда Судья, этот кошмар Союза, воплощение мстительности, опустилась в кресло, некогда предназначавшееся для Орсо, взяла в руки свою кувалду и с треском хрястнула ею по Высокому столу, и без того уже безнадежно испорченному.

– Суд идет, мать его растак! – завопила она.

Орсо оттянул воротник, пытаясь загнать туда хоть немного воздуха. Месяцами он едва мог вспомнить, каково это – когда тебе тепло. Теперь в Народном Суде царила удушающая жара. От весеннего солнца, сверкающего и отблескивающего на кривых оконных стеклах. От возбужденного дыхания толпы. От их слухов, пересудов, потрясения, страха. Единственным пристанищем прохлады, когда высокие двери распахнулись, явилась обвиняемая.

На Савин было простое платье кормилицы, безупречно белое. Ни драгоценностей, ни даже парика. Ее темные волосы были острижены очень коротко, под самый череп, словно она отбросила всякое притворство; лоб пересекал багровый шрам. Орсо никогда не видел ее такой прекрасной. Впрочем, эта мысль являлась ему каждый раз, когда он ее видел, с утомительной предсказуемостью. Он схватился за прутья клетки, только что не прижавшись к ним лицом, когда она проходила мимо.

Ему хотелось крикнуть ей что-нибудь ободряющее – «Будь сильной!», или «Ты покажешь этим мерзавцам!», или «Я люблю тебя!», – но она смотрела в другую сторону. Савин проскользила по плиткам пола, стиснув руки и высоко подняв голову, словно принадлежала к какому-то другому, более благородному виду существ, нежели та потная масса, что собралась на скамьях и галереях. За ней следовали две горничные, каждая несла на руках нечто вроде маленького свертка одеял.

– Это что, ее дети? – пробормотала Хильди, садясь прямее.

Один из свертков пошевелился и тихо запищал. Орсо мельком увидел маленькое недоумевающее личико, когда его проносили мимо.