Савин подняла бровь.
– Так что же, вы сами себя называете лжецом?
Галереи для публики взорвались восторженным ревом. Там, наверху, люди повскакали с мест. Даже кое-кто из представителей захлопал в ладоши. Король Орсо восторженно бил кулаком по прутьям своей клетки, так что дверь дребезжала в петлях.
– Да здравствует Любимица трущоб! – заорал кто-то с самого верхнего балкона.
Броуд никогда не видел Судью в такой ярости – даже при том, что ярость была у нее основной чертой. Видеть, что ее обвинителя ненавидят, – это одно. Видеть, что над ним насмехаются, – совсем другое.
– Эта гребаная сука выставляет нас всех
Письмо было по-прежнему зажато у Броуда в кулаке. Виднелись несколько слов, написанных почерком Май:
* * *
Лео не мог работать мечом так, как прежде, но выученный боевой конь сам по себе чертовски грозное оружие. Дав животному шпоры, он въехал в открытые ворота с тем же безумным выражением на лице – наполовину улыбкой, наполовину свирепой гримасой, – что было там всегда, когда он бросался в бой. Мельком увидел чьи-то расширенные глаза и схватился за седло рукой с поводом, растоптав человека копытами коня. Еще одного сбросили со стены – на булыжнике осталось красное пятно.
Лео не был даже уверен, что они вооружены. Однако он знал точно: на картине, которую он закажет, чтобы запечатлеть этот момент, у них будет самое грозное оружие, какое только возможно.
Через арочный проем уже врывались другие всадники, объезжая его и рассеиваясь по городу. Золото Тойфель выполнило бо́льшую часть работы, но оставалось кое-что и для стали. Имелись еще ломатели и сжигатели, готовые дать бой.
– Пристрелить этих ублюдков! – взревел он, показывая в дальний конец улицы, в направлении двух бегущих фигур.
Юранд прицелился с седла и свалил одного на расстоянии в двадцать шагов.
– Готов! – рявкнул Лео, жалея, что у него нет свободной руки, чтобы хлопнуть его по плечу.
Загремело еще несколько арбалетов. Второй человек пошатнулся, сделал еще несколько неверных шагов и со стоном рухнул на колени посреди улицы.