В темноте за ее спиной что-то метнулось, раздался тошнотворный хруст.

Она фыркнула, забулькала. Во рту было полно крови. Какое-то странное ощущение в лице. Кто-то вопил – кошмарные, захлебывающиеся взвизги. Это что, она?

Она должна была сделать что-то важное. Никак не вспомнить… Мозги не работали.

Что-то насчет прохода. Ах да, решетка! Вик тряхнула мутной головой. Горст по-прежнему удерживал ворот, стиснув челюсти, но казалось, что он где-то очень далеко. В глазах темнело.

На шею что-то давило. Вик попыталась отмахнуться, но ее руки совсем ослабли. Давило все сильнее и сильнее. Нечем дышать.

Лыба держал ее за глотку, прижав к стене. Ее ноги почти не касались пола. Он рычал ей в лицо, в котором пульсировала кровь. Вик рвала его ладони ногтями; ее рот раскрылся, издавая сипящие, хлюпающие звуки. Она билась и извивалась, но он был слишком силен. Нечем дышать.

Ей удалось поднять ногу, скользнув каблуком вдоль стены за ее спиной. Лыба запрокинул ей голову и давил назад, словно пытался свернуть шею курице. Вик боролась и извивалась; потом ее рука нашарила рукоятку ножа, спрятанного за голенищем. Казалось, будто он вот-вот открутит ей голову; череп был готов расколоться. Нечем дышать.

Продолжая держать ее одной рукой, он сжал огромный кулак, отвел его назад, чтобы снова врезать ей в лицо, и тут она вытащила нож и ударила сверху вниз. Ее рука была онемевшей, и к тому же его локоть оказался на пути, но клинок все же куда-то попал.

Лыба отпустил ее, и Вик шлепнулась на четвереньки. Кровь взревела у нее в ушах с такой силой, что она почти не слышала его воплей. Только увидела, как он, пошатываясь, пятится назад, прижав руку к одной стороне головы. Потом он обо что-то споткнулся в темноте и рухнул на спину.

Проклятье, как же ей хотелось просто полежать! Тот ублюдок с вываливающимися кишками свернулся клубком на боку и тихо всхлипывал. Ей хотелось к нему присоединиться. Но вместо этого она заставила себя подняться на ноги, цепляясь за угол ящика с арбалетными стрелами. Колени подгибались, словно у моряка на скользкой палубе во время шторма. Вик хватала ртом воздух, сипя, хрипя, едва удерживаясь, чтобы не сблевать при каждом вздохе. Лицо было сплошной пульсирующей массой боли.

Горст все так же упирался в рукоять ворота, на его шее выступили жилы, по лбу катился пот; механизм скрежетал и скрипел. Его взгляд метнулся к клинкам на полу, возле его сапога, потом в другой конец комнаты. Там, среди теней, Лыба поднимался на ноги, рыча сквозь сжатые зубы. Сбоку его головы зияла большая рваная рана, кровь заливала плечо и стекала по доспехам. Его ухо висело на лоскуте хряща. Рана достаточно серьезная, чтобы он всерьез рассердился, но недостаточно серьезная, чтобы лишить его дееспособности.