Около девяти вечера они ворвались в камеру и вытащили Стэгга, Мэри Кейси и жриц на городскую площадь. Там стояла статуя Колумбии, а вокруг нее были разложены кучи дров. Из каждой кучи торчал вбитый в землю столб.

К каждому столбу привязали жрицу.

Стэгга и Мэри к столбам не привязывали, но заставили стоять и смотреть.

– Этих злых ведьм необходимо очистить огнем, – пояснил Раф. – Вот для чего мы привели сюда этих молодых женщин. Из милосердия. Понимаешь ли, те, что пали под ударом меча, погибли навеки, и их души обречены на вечные странствия. Но эти будут очищены огнем и отправятся в страну счастливых душ.

– Плохо то, – добавил он, – что в Хай-Квине нет священных медведей, потому что заблудших можно было бы скормить им. Чтобы ты знал, медведи – средство спасения не хуже огня.

А с тобой здесь ничего не случится. Тратить тебя на такой заштатный городишко… не слишком ли жирно? Отведем тебя в Фили, и там тобой займется правительство.

– Фили? Филадельфия – «город братской любви»? – Стэгг попытался пошутить – в последний раз за этот вечер.

Поднесли огонь, и начался ритуал очищения.

Минуту Стэгг смотрел, потом закрыл глаза. К счастью, ему не пришлось слышать воплей женщин, поскольку у них были заткнуты рты. У сжигаемых жриц была нехорошая привычка выкрикивать проклятия в адрес пант-эльфов, кляпы же этому препятствовали.

Но от вони горящей плоти было не закрыться. Стэгга и Мэри стошнило, и это вызвало новый приступ веселья у их тюремщиков.

Наконец огни погасли, и двоих пленников отвели обратно в камеру. Там стражники крепко держали Мэри, пока ее раздели, надели железный пояс целомудрия и натянули поверх него килт.

Стэгг запротестовал, что вызвало у тюремщиков удивление.

– Как? – спросил Раф. – Оставить ее открытой соблазну? Дать осквернить чистый сосуд Колумбии? Ты с ума сошел? Ее оставят вдвоем с тобой, а ты – Двурогий Царь, и каждому ясно, что может случиться. Принимая во внимание твою силу, эта ночь может стать ее последней ночью. Нет бы, поблагодарить нас за такую предусмотрительность!

– Возможно, так и произошло бы, если бы вы меня еще разок покормили, – ответил Стэгг. – Сейчас я ни на что не годен. Слаб от голода.

В некотором смысле Стэгг не хотел есть. Голодная диета уменьшала действие пантов. Он по-прежнему страдал от неуемного возбуждения, которое было очевидным и служило источником многочисленных удивленных и восхищенных замечаний тюремщиков, но это было вполне терпимо по сравнению с тем сводящим с ума сатириазом, который одолевал его в Дисии.

Сейчас он боялся, что, если его все же покормят, он набросится на Мэри Кейси, и пояс целомудрия не защитит бедняжку. Но опасался он и того, что если останется голодным, то не доживет до утра.