На глаза у девушки навернулись слёзы, когда она протянула подарок. Надо сказать, перстень был великоват для неё — это было особо заметно, когда она крутила его в изящных тонких пальцах.

Я с лёгким недоумением взял кольцо, посмотрел на круглый вправленный камушек. Кажется, насколько я мог соображать, это был эфирус, но на нём каким-то неведомым образом было изображено птичье пёрышко.

— Это моего деда… ну, передаётся у нас… и я отдаю… — срывающимся голосом сказала Перовская, готовясь разрыдаться, — Ловец Удачи…

Эх, Лена, это ведь всё прекрасно, но у меня нет времени на сантименты. Хотя я прекрасно чувствовал, как ей дорога эта вещица.

Не зная, что ещё делать, я взял девушку за талию, притянул и поцеловал. Она, естественно, ответила.

Мой Василий вдруг выдал целый гормональный букет, и я, понимая, что дальше с телом могут быть проблемы, оторвался от Елены и твёрдо сказал:

— А теперь мне пора.

* * *

Во дворе никого не было видно.

Фонари на столбах и на стене академии едва освещали мощёный двор, и от этого мерещилось, что тень от каждого куста или деревца — это затаившийся Страж Душ.

Жёлтая Луна, которая так нахально била в окна вечером, посреди ночи уже куда-то смылась, и в мире царила кромешная темнота. Даже Маловратск за кованой оградой академии, казалось, с трудом отбивался от неё своим скудным освещением.

Я шёл, особо не таясь, просто выбирая маршруты преимущественно в тени.

Здоровяк позади так и крутил головой, словно из-за любого куста сейчас мог выскочить охранник. Чего Гром так их боялся? Охрана здесь в основном была «безлунной», и мы, как маги, могли легко с ними расправиться.

Елену я кое-как уговорил остаться в корпусе. Громов, если что, сможет дать дёру, а вот насчёт хрупкой девушки я не был уверен. Тем более, она сейчас была расстроена, и боец из неё был никудышный.

Один раз пришлось остановиться и присесть за живой изгородью. Мы с Громовым молча смотрели друг на друга, слушая цокающие по брусчатке каблуки ночного охранника.

— Оказалось, ты дря-а-ань, вместо сердца — Пробо-оина-а-а… — его тихий фальшивый голос разносился по пустому парку, — От меня ты отста-а-ань, унесли любовь во́-ороны-ы-ы…

Громов едва слышно усмехнулся. Видимо, ему эта песня была хорошо знакома.

Вот охранник удалился, и мы, посидев для надёжности ещё несколько секунд, двинулись дальше.

Проходя мимо лазарета, я с заметным усилием подавил в себе желание заглянуть к Соболевой. Мои пальцы коснулись стены — эх, Арина, как жаль, что у нас всё застопорилось в самом начале.

Какая-то часть меня, которая отвечала за интуицию, вдруг выдала смутное чувство — если я постараюсь, то ещё увижусь с ней.