И на тридцать второй день путешествия из Лассвица, пролетев десять тысяч километров, они прибыли в Каир, что на южной окраине Лабиринта Ночи, и оказались с южной стороны южной части упавшего провода.

Каир был де-факто под контролем УДМ ООН, так как никто не объявлял здесь о захвате власти, и, подобно другим крупным шатровым городам, оказался беспомощен перед орбитальными лазерами полицейских кораблей, переместившихся на орбиту в прошлом месяце. В начале войны большинство жителей города были арабами и швейцарцами, и теперь казалось, только эти два народа до сих пор старались не прибегать к насилию.

Сейчас, однако, шестеро путников оказались не единственными беженцами, прибывшими сюда. Многие приехали с Фарейды, из опустошенного Шеффилда и остальных городов на горе Павлина, другие добрались из долин Маринер через Лабиринт Ночи. Население города выросло вчетверо, и люди теперь спали на улицах и в парках, а корпус жизнеобеспечения был предельно нагружен, запасы еды и воздуха иссякали.

Все это их шестерке рассказала работница взлетной полосы, непреклонно выполнявшая свою работу, несмотря на то что здесь больше никто не летал. Проведя их на парковочные места среди множества других самолетов на другом конце полосы, она посоветовала им одеться и идти к городской стене пешком, это был километр пути. Надя ощутила беспричинную тревогу, когда им пришлось покинуть оба своих 16Д и идти в город; не успокоилась она и когда увидела, что большинство жителей ходили в прогулочниках и носили с собой гермошлемы на случай разгерметизации.

Они пришли в городское управление, где встретили Фрэнка и Майю, а с ними Мэри Данкел и Спенсера Джексона. Все поприветствовали друг друга, испытав облегчение. Фрэнк был занят перед экраном, ведя переговоры с кем-то на орбите, и уклонился от их объятий, продолжая разговаривать, а потом помахал им рукой, дав понять, что заметил их присутствие. Похоже, он был подключен к некой функционирующей системе связи, а может, и не к одной, потому что стоял перед экраном, говоря то с одним, то с другим лицом, на протяжении следующих шести часов, прерываясь, лишь чтобы глотнуть воды или вызвать другого собеседника, и даже не глядя на старых товарищей. Казалось, он все время злился, его челюстные мышцы ритмично сжимались и разжимались, в остальном же он был в своей стихии — объяснял и поучал, обхаживал и грозил, задавал вопросы и тут же комментировал ответы, которые получал. Обхаживания и угрозы были в его старом стиле, только в других словах и с примесью гнева, горечи и даже некоторого испуга, будто он соскочил со скалы и пытался переспорить землю, чтобы та вернула его на место.