Тем не менее она заметила пятна лишайников в углублениях на вершинах скал – в местах, где собирался снег и куда потом попадало солнце. Они были настолько малы, что Энн едва их различала. Лишайник – симбиотическая пара водорослей и грибов, объединивших усилия, чтобы выжить – даже при тридцати миллибарах. Даже не верилось, на что иногда способна жизнь. Как странно…

Да, настолько странно, что она оделась и вышла посмотреть на эти лишайники. Здесь, на высоте, пришлось прибегнуть ко всем старым мерам предосторожности. Надев герметичный костюм, она вышла за двери шлюзов наружу, к яркому свету верхней части атмосферы.

Скалы, в которых рос лишайник, представляли собой ровные террасы, на которых могли бы нежиться на солнце сурки, живи они на такой высоте. Вместо этого – лишь мелкие иголочки желтовато-зеленого либо серого цветов. Чешуйчатые лишайники, как сообщила ей консоль. Их кусочки оторвались во время бури, прибились сюда, к скалам, и вросли в них. Объяснить это могла только Хироко.

Живые организмы. Мишель говорил, что она любила камни, а не людей, потому что с ней плохо обращались, что ей повредили психику. Существенно уменьшенный гиппокамп, сильная реакция вздрагивания, тенденция к психическому расстройству. И все-таки ей удалось найти мужчину, который был, насколько возможно, похож на камень. Мишель тоже ценил это качество в Саймоне и сам ей об этом говорил – каким же благом в те годы, что они жили в Андерхилле, было иметь хоть одного такого товарища, которому можно было доверять, спокойного и надежного, такого, на кого всегда можно положиться.

Но Саймон был не один такой, как указал Мишель. Это качество присутствовало и в других – смешанное с иными свойствами и не такое явное, но оно присутствовало. Почему она могла не любить это качество упрямой выносливости в других людях, во всех живых существах? Они лишь пытались существовать, как какие-нибудь камни или планеты, в каждом из них присутствовало это каменное упрямство.

Ветер проносился над застывшей лавой, завывая ей в шлем, гудя в воздухопроводном шланге, так что она не слышала собственного дыхания. Небо, скорее просто черное, чем цвета индиго, – не считая пурпурной полосы на горизонте, – на самом верху отчетливо выделялось темно-синим… О, кто бы поверил, что оно когда-нибудь изменится здесь, на склоне горы Аскрийской? Почему теперь они не поселились здесь, чтобы напомнить себе, куда прибыли, что сотворили с Марсом и что так безрассудно уничтожили?

Назад в марсоход. Она продолжила подъем.

Она была над серебристыми облаками, к западу от прозрачной дымки, исходившей из вершины вулкана. В укрытии от струйного течения. Подниматься вверх – как путешествовать в прошлое, оставляя позади все лишайники и бактерии. Хотя она и не сомневалась, что те прятались и на этой высоте где-то внутри верхних слоев пород. Хазмоэндолитическая жизнь, как мифические маленькие красные человечки – микроскопические божества, которые общались с Джоном Буном, своего рода местным Гесиодом. Так говорили марсиане.