Позже, той же ночью, Надя заявила Шарлотте:
– Мне нужно такое решение, по которому «Свободный Марс» вообще ничего из всего этого не получит.
Шарлотта коротко рассмеялась.
– Ты что, пообщалась с Джеки, да?
– Да. И почему она такая популярная? Я не понимаю, но это так!
– Она довольно мила с большинством людей. А сама считает, что мила со всеми.
– Она напоминает мне Филлис, – сказала Надя. Снова первая сотня… – Хотя, может, и нет. А вообще, нет ли какого-нибудь штрафа, который с нее можно взыскать за безосновательные ходатайства и жалобы?
– Судебные расходы, в ряде случаев.
– Так попробуй это ей предъявить.
– Сначала надо посмотреть, есть ли у нас шанс их выиграть.
Пошла вторая неделя заседаний. Надя предоставила право говорить на них Шарлотте и Арту. А сама выглядывала в окна на тянущийся внизу каньон, чесала обрубок пальца, на котором уже был заметен новый бугорок. Очень странно: хоть она внимательно за ним следила, но не могла вспомнить, когда бугорок возник впервые. Он был теплым и розовым, даже нежно-розовым, как детские губки. Внутри него вроде бы была кость – она боялась сдавливать его слишком сильно. Лобстеры уж точно не защемляли свои отрастающие конечности. Вся эта пролиферация клеток внушала беспокойство – как рак, только управляемый, – воплощение чудесных возможностей ДНК. Сама жизнь, расцветающая во всей своей эмергентной комплексности. А ведь палец был мелочью по сравнению с глазом или эмбрионом. Новые возможности казались такими странными…
На этом фоне политические переговоры представлялись поистине кошмарными. После одного из заседаний Надя вышла, будто и не услышав ничего из того, о чем там говорили, – хотя была уверена, что ничего существенного там не произошло, – и устроила прогулку к смотровой площадке в западной части стены купола. Она позвонила Саксу. Четверка путешественников уже приближалась к Марсу, и задержки между сообщениями сократились до нескольких минут. Ниргал, как оказалось, выздоровел и находился в хорошем расположении духа. Он даже выглядел не таким истощенным, как Мишель, – тому посещение Земли далось тяжело. Надя поднесла к экрану палец, чтобы его взбодрить, и это действительно помогло.
– Розовый мизинчик, вот, значит, как!
– Пожалуй, что так.
– Только ты, я вижу, не очень-то веришь, что он заработает?
– Нет, не особо.
– Думаю, у нас сейчас переходный период, – сказал Мишель. – В нашем возрасте мы не можем по-настоящему верить, что мы живы, и поэтому ведем себя так, будто все может закончиться в любую минуту.
– Но ведь так и есть. – Она думала о Саймоне. О Татьяне Дуровой. Об Аркадии.