Так что Саксу не нужно было разрабатывать укрепитель памяти в одиночку, вовсе нет. Ахеронские лаборанты проявили к теме глубокий интерес, Марина по-прежнему активно работала в лаборатории лабораторий, а сам город сохранял тесные отношения с обеспеченным всеми необходимыми средствами «Праксисом». Плюс многие лаборатории уже занимались изучением памяти. Сейчас, по очевидным причинам, это было довольно важной частью проекта омоложения. Марина рассказала, что этим проектом сейчас так или иначе занималось порядка двадцати процентов всех ученых планеты. А само по себе омоложение было бессмысленным без памяти, которая работала бы столько же, сколько все остальные системы организма. Поэтому комплексу вроде Ахерона было логично сосредоточиться именно на ней.

Вскоре после своего прибытия Сакс встретился с Мариной и Урсулой, зайдя к ним в квартиру на завтрак. Они сидели втроем, окруженные передвижными стенами, покрытыми батиками из Дорсы Бревиа, и деревьями, растущими в горшках. Ничего здесь не напоминало о Владе. Не говорили о нем и за столом. Сакс, понимая, насколько необычным было получить приглашение в их жилище, с трудом сосредотачивался на разговоре. Он знал их обеих с самого начала и питал к ним глубокое уважение, особенно к Урсуле за ее выдающиеся эмпатические способности, – но не мог сказать, что так уж хорошо их знает.

Так что он просто сидел, обдуваемый ветром, ел и смотрел то на них, то на вид в открытом стенном проеме. К северу от них тянулась узкая голубая полоса – бухта Ахерон, широко выгибающаяся в Северном море. К югу – далеко за первым, ближним горизонтом, возвышалась огромная масса горы Олимп. А между ними – дьявольское поле для гольфа с лавовыми потоками, шишковатыми и обветренными, расколотыми и выщербленными, где в каждой впадине в темной пустоши плато виднелся маленький зеленый оазис.

– Мы все думаем, – сказала Марина, – почему психологи-экспериментаторы всех поколений сообщали о нескольких единичных случаях совершенно необычных воспоминаний, но никто никогда не пытался объяснить их с помощью моделей памяти своего времени.

– Более того, об этом будто старались как можно скорее забыть, – добавила Урсула.

– Именно. А потом, когда находили те записи, никто не верил, что такое могло быть. И все объясняли легковерностью того времени. Как правило, нельзя было найти ни одного живого человека, кто мог бы воспроизвести описанные достижения, поэтому ранние исследования признавали ошибочными или ложными. И все же довольно многие записи были подкреплены вполне реальными доказательствами.