Пожав плечами, он заглянул в потайной ящик задвинутой в угол конторки.

Черное зеркало было на месте, темное и блестящее, но без всяких чар и откровений; рядом покоились в своем кожаном футляре стальные инструменты.

Вздохнув, Бакстер-Браун взял их в руки.

В этот миг с нижнего этажа раздался вопль о помощи:

— Доктор! Доктор! Она умирает!

Лекарь узнал пронзительный голос Дайны Пабси.

Он застал прислугу у открытых дверей кухни; она орала во все горло и проливала потоки слез.

— Она вошла и говорит: «Что за табак… О, как он воняет!..» А потом упала. И больше не шевелится! Ой! Ой!

Бакстер-Браун увидел, что миссис Скиннер распростерта на бело-красном кафельном полу; ее очки отлетели далеко в сторону и разбились.

Лицо хозяйки дома было отвратительно перекошено.

— Она больше не шевелится — вы же видите! — рыдала служанка.

«Ей больше и не пошевелиться», — тихонько сказал себе лекарь, ибо он определил, что несчастная умерла.

Составив краткое заключение для медицинских экспертов столичной полиции, он поднялся обратно к себе и убрал на место кожаный футляр. Поскольку он первым констатировал смерть миссис Скиннер, то по праву примет участие и в расследовании, а в этих двух качествах немедленно получит гонорар в три фунта шесть шиллингов.

А с этим уже можно будет спокойно протянуть несколько дней.

* * *

Почему с тех самых пор он так неотвязно думал о пропаже Полли?

Трубка эта мало-помалу стала для него чем-то вроде подруги, которой он не имел в своей нищей холостой жизни, и теперь ему ее так недоставало, что не хотелось искать замену; у него даже пропала охота курить.

Но эту мелкую заботу вскоре заслонили неприятности более серьезные: мало того что он сидел совершенно без денег, но был еще и весь в долгах, отнимавших у него всякую надежду прокормить себя.