Тёмноволосая, чернобровая, с длинными тёмными ресницами, карие огромные глаза, высокий лоб, алые губы сжаты стрункой – разглядывает.

– Привет, красавица!

Ох, как мы умеем строго хмуриться!

– У тебя в роду не было шамаханских цариц?

Брови остались нахмуренными, но глаза блеснули:

– Что-то цыганское было. Раз различили мою родословную, значит, вы меня видите.

– Я тут один перед тобой. Не надо на «вы».

– А мы на брудершафт ещё не пили.

«Ещё» не пили. Обнадёживает.

– Какие наши годы!

– Военные наши годы, военные, товарищ майор. Война идёт.

– Война войной. А я вас приглашаю на свидание.

Она ничего не ответила. Долго-долго смотрела на меня строгим и внимательным взглядом, потом кивнула Громозеке. И ушла. Я разочарованно вздохнул. Громозека заржал. Впервые слышу его смех.

– Командир, ты никак влюбился?

– Очень похоже на то, – ответил я.

Поднёс в глазам руку, посмотрел на неё. Так и есть. Небольшая расфокусированность, как после хорошего сотрясения мозга, но я видел. Нормально. Сойдёт. Можно воевать.

– Эх, Прохор, что бы я без тебя делал?

– Вот и я о том же, – поддакнул Громозека.

– Увянь. Ты, полено с ушами, чё это разговорился? То неделями слова не вытянешь, то раздухарился – не заткнёшь.

– Знаешь что, командир, а не пошёл бы ты в баню!