– Тогда уж лодкой Харона, – кивнул Чекист.
Блин, уел меня. Я не знаю, что это значит. Увидев моё затруднение, докторша пояснила:
– На ней души умерших перевозят в царство мертвых.
– А, нехай так и будет! – махнул я рукой.
Повернулся к Чекисту:
– А давай их по-быстренькому допросим? Что-то давно я не едал человеческого мяса!
Чекист заржал в голос, махнул рукой:
– Да нам и самим там маловато будет. Голодными останемся.
Хороший он мужик, этот Чекист. На лету всё схватывает. Мне опять повезло на него? Или эти везения мне устраивает чья-то заботливая рука?
Ладно, всё это лирика, а она терпит. Позже. А война не терпит. Пора и ехать. Вот и остатки моего комендантского взвода погрузили пленных в пробитый в двух местах «Кирасир» и отчалили. И нам пора оставить эту истерзанную высотку, покинуть измочаленные сады и руины посёлка.
– Громозека, ко мне!
– А что не «к ноге!»? – спросил Громозека, открывая дверь ленд-лизовского бэтээра.
– Ну? Разберёшься?
– Да как два пальца обо… об асфальт! – И обратно нырнул в недра бэтээра.
– Мадам! – я протянул руку, чтобы помочь залезть доктору. Но она, фыркнув, сама влезла в бронекоробку.
– Он сказал: «Поехали!» и махнул рукой, – возвестил я, усаживаясь на обтянутое кожзаменителем сиденье.
– Это откуда? – спросил Громозека, запуская двигатель.
– От верблюда, товарищ Пеньков, от верблюда. Разбуди меня, как приедем, лады?
– Угум! Но-о, пошла, родимая!