— Не нужно, я справлюсь, — прошептала Настя, сосредоточенно вычерчивая пентаграмму и про себя костеря свою низкую категорию. Хорошо высшим: достаточно всю сетку в голове представить — и готово. А тут возись, рисуй. — Пистолет — это шум, а в компании с тобой нам лишнего внимания не надо.

Словно в подтверждение ее слов с шоссе донесся звук проезжающего грузовика. Гул мотора приблизился, и на заправку въехала фура с прицепом. Встала неудачно — с того места, где прятались Настя и Егор, кабину оказалось не видно. Хлопнула дверь.

— Начинай, — поторопил Егор. — Если кто-то подойдет, я разберусь.

— Не надо разбираться. Просто напугай. Но не до смерти.

— Сбежит. Вызовет полицию.

— А если умрет — придется будить Луку, потому что второго я точно не осилю, — нашлась с аргументом Настя, шестым чувством понимая, что понятие морали для Егора сейчас — штука расплывчатая. Взывать к его милосердию бесполезно. Не убивать сейчас он может только потому, что на данный момент это рациональнее, чем убить.

Егор равнодушно пожал плечами.

— Смотри сама.

Настя выдохнула, заставила себя забыть про грузовик, водителя и приступила. Воображаемая сетка четко совместилась с начерченной, впитала энергию и закрепилась на покрышке как на якоре. Разговаривать с мертвым она не собиралась, так что подпитывающие вторую форму линии безжалостно убрала. И активировала печать. Сеть налилась энергией неохотно, точно рядом было нечто мешающее. Или некто. Например, Егор. Это ж сколько мощи у Луки, если он с таким магнитом за плечом на Рассохе упокаивать ухитрялся. Или опять во всем виновата Настина низкая квалификация?

Мертвец, вернее клиент, мысленно поправила себя Настя, печать принял и легко пошел во вторую форму. Втянул одежду даже вместе с металлическими молниями, но словно потратился на это сильно — разом исхудал.

Живот впал, как у голодающего, запястья и щиколотки стали тонкие, хрупкие. Зато неожиданно увеличилась нижняя челюсть и по-бульдожьи полезла вперед. Волосы исчезли вместе с одеждой. Веки тоже втянулись, открывая мутные классические бельма.

При желании можно было даже поговорить с ним, да только о чем? Извиниться за то, что убили? Или заставить его просить прощения за нападение? Глупо, бессмысленно, да и жестоко. Мертвый уже мертв и ни в чем не виноват. Память второй формы — это не личность и даже не ее отголосок. Это просто память.

— Сука, — проговорили тонкие губы. Болтать нижняя челюсть не мешала, наоборот, отклячилась, демонстрируя три ряда пластинчатых зубов.

Настя зацепила печать за вторую покрышку, подождала, пока наберет энергии, и схлопнула.