Вопрос в другом — как я буду отсюда выбираться?

Болящая голова не располагала к высшей когнитивной деятельности, и я уснул.

На следующий день проснулся разбитым и совершенно не отдохнувшим. Хотелось есть, но ничего не указывало на то, что мне приносили еду. Ещё сильнее хотелось пить, в горле пересохло. Ночью просыпался пару раз. Мочевой пузырь сигнализировал о своей наполненности, однако унитаза в камере не было. От безвыходности отлил в самый дальний угол. Без воды я протяну ещё день, максимум два. Потом станет очень грустно.

Подступало ощущение, что разгрузочный день обернётся опорожнением кишечника, а сил на то, чтобы подняться с кровати, у меня нет.

Чёрт, лучше бы просто добили, мрази.

Дверь открылась, но я это осознал не сразу. Факт появления в камере людей с трудом пробился в замутнённое сознание. Голоса. А затем к губам поднесли воду. Напившись, я отключился.

Новое пробуждение неожиданно было не в пример лучше предыдущего. Немного зудело тело, всё ещё немного болела голова, дикая слабость не позволяла шевелиться, но в целом было намного лучше. Я даже открыл глаза и осмотрелся.

Палата, она же камера, была всё той же, но немного изменилась в лучшую сторону. Пропал тошнотворный запах, осталась только хлорка. Убрали весь мусор. У койки, которая теперь была единственной, появилась тумбочка, на ней стояла деревянная тарелка с, ха-ха, яблоками. Появился насквозь казённый стул, настолько казённый, что на спинке точно должен быть инвентарный номер, а под сидушкой наверняка найдётся печать с каким-нибудь зубодробительным кодом, понятным лишь завхозу.

На стуле сидел доктор рода Минакуро. Символ рода был вышит прямо на пиджаке в синюю полоску, у стула стоял медицинский саквояж из плотной кожи. Ему бы ещё стетоскоп на шею да белый халат для полноты образа, но и так мужчина с морщинистым лицом и внимательными глазами под начавшей седеть чёлкой сразу вызывал верные ассоциации.

— Спасибо, — хрипло поблагодарил я, выражая в одном слове благодарность за все его усилия по продлению моей жизни ещё на несколько дней.