— Черт побери! — воскликнул Евнух. — Вы настоящий гигант! Несомненно, вы происходите от Адама. Tant soit pe… Без сомнения, все рыдают от любви к вам… — Он сам выпил снадобье.

— Вы заметили, что они все похожи? — спросил Халсион.

— Нет! Все разные. Parbley! Это оскорбляет мою контору!

— Да? Они отличаются одна от другой, но типы повторяются.

— О, такова жизнь, старик. Вся жизнь циклична. Разве вы как художник не замечали этого?

— Я не думал об этом применительно к любви.

— Это касается всего. Varheit und dichtung…

— Что вы сказала насчет рыданий?

— Ui. Они все рыдают.

— Из-за чего?

— Из-за любовного экстаза к вам. Черт побери!

Халсион задумался над последовательностью женщин: похожие на мальчика, круглозадые, юноноподобные, девушки Рембрандта, каштановые, рыжие, блондинки, брюнетки, белые, черные и коричневые…

— Не замечал, — буркнул он.

— Понаблюдайте сегодня, мой мировой отец. Можно начинать?

Это была правда, Халсион просто не замечал. Все они плакали. Он был польщен, но угнетен.

— Почему бы тебе не рассмеяться? — спрашивал он.

Смеяться они не хотели либо не могли.

На верхней площадке лестницы «Одеона», где Халсион совершал послеобеденный моцион, он спросил об этом своего тренера, высокого, тощего человека с энергичным, но суровым выражением лица.

— А? — сказал тренер. — Черт побери! Не знаю, старик. Возможно, потому что это для них травмирующее переживание.

— Травмирующее? — переспросил Халсион. — Но почему? Что я такого им делаю?