— Они не могут, старик. Entre nous! Они стоят холодные. Спасите нас, Халсион! Auf fiderzeen…
Джудит схватила его руку.
— Не ради меня, Джефф, — зашептала она. — Я знаю, ты никогда не простишь меня за то, что я была несправедлива к тебе. Но ради всех девушек в Галактике, кто любит и любим.
— Я все еще люблю тебя, Джуди.
— Я всегда любила тебя, Джефф.
— О’кей. Я не хотел раскрывать им тайну, но ты уговорила меня. — Халсион поднял руку, призывая к молчанию. В наступившей тишине он негромко заговорил: — Тайна такова, джентльмены. Ваши калькуляторы собрали данные, чтобы вычислить слабое место Грешей. Они не обнаружили ничего. Поэтому вы предположили, что у Грешей нет тайной слабости. ЭТО БЫЛО НЕВЕРНОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ.
Генеральная Ассамблея затаила дыхание.
— Вот в чем тайна. ВЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО КАКАЯ-ТО НЕИСПРАВНОСТЬ КРОЕТСЯ В САМИХ КАЛЬКУЛЯТОРАХ.
— Черт побери! — хором воскликнула Генеральная Ассамблея. — И почему мы не подумали об этом? Черт побери!
— И Я ЗНАЮ, ЧТО ИМЕННО НЕИСПРАВНО!
Наступила мертвая тишина.
Распахнулись двери Генеральной Ассамблеи. Неверным шагом вошел профессор Мертвотишинский, высокий, худой, суровый.
— Эврика! — закричал он. — Я нашел, черт побери! Что-то не в порядке с мыслящими машинами. Три идет
Генеральная Ассамблея взорвалась ликованием. Профессора Мертвотишинского стали качать. Раскупорили шампанское. Выпили за его здоровье. К его груди прикололи несколько медалей. Профессор сиял.
— Эй! — закричал Халсион. — Это была моя тайна. Я единственный, кто из-за таинственной мутации, передающейся по наследству в моем роду…
Застучал телетайп:
«Внимание! Внимание! Тишенков в Москве сообщает о дефекте калькуляторов. Три идет после двух, а не перед. Повторяю:
Вбежал почтальон.