– Ты же слышал, что сказал доктор Роман. Ничего не помогло.

– Помогла барокамера.

– Ее не успеют сюда доставить. А без КАСа я не смогу попасть домой. Даже если мне позволят вернуться.

– Должен быть выход. Ты сможешь создать эффект гипербарокамеры. Это помогло инфицированным мышам. Они остались живы, так что это уже кое-что. Только они и выжили.

«Нет, – вдруг поняла Эмма. – Не только они».

Она медленно обернулась и посмотрела на люк, ведущий в Нод-1.

«Мышь, – вспомнила она. – Жива ли та мышь?»

– Эмма!

– Оставайся на связи. Я хочу кое-что проверить в лаборатории.

Она пересекла Нод-1 и скользнула в американскую лабораторию. Здесь тоже пахло запекшейся кровью, и даже в полумраке Эмма видела темные пятна на стенах. Она подплыла к отсеку с животными, вытащила клетку с мышами и посветила внутрь фонариком.

Луч выхватил жалкое зрелище. Мышь с раздутым брюхом билась в агонии, лапки молотили по воздуху, открытая пасть жадно заглатывала воздух.

«Ты не можешь умереть, – думала Эмма. – Ты же выжила, ты же исключение из правил. Доказательство того, что у меня еще есть надежда».

Мышь сжалась, ее тельце скрючилось в агонии. Струйка крови показалась между задними лапками, распадаясь на кружащиеся капельки. Эмма знала, что будет потом: последний приступ – и мозг превратится в кашу переваренных белков. Она видела новую порцию крови, запачкавшую белый мех на задней части мышиного тельца. А потом Эмма увидела что-то розовое, выглянувшее между задними лапками мыши.

Оно двигалось.

Мышь снова задергалась.

Из нее выскользнуло извивавшееся безволосое розовое тельце. От брюшка тянулась блестящая ниточка. Пуповина.

– Джек, – зашептала она. – Джек!

– Я здесь.

– Мышь… самка…

– Что с ней?