Она потерла ладонями плечи, как будто в комнате стало вдруг холодно, и сказала:

– Ты ведь меня любишь, да? Ты не превратился во фрика, значит, ты меня любишь. Как это – любить? Что ты чувствуешь?

– Я никогда об этом особенно не задумывался. Помнишь, как я показывал сегодня Максу нашу станцию? И как беспилотники кружились вокруг его вездеходика? Вот так и мои мысли всегда возвращаются к тебе. Я всегда думаю о тебе, хочу быть рядом с тобой, видеть тебя. Мне нравятся твои волосы, твои глаза. И то, как ты хмуришься и пощипываешь нижнюю губу, когда думаешь. И нравится, когда ты злишься и резко откидываешь назад волосы. Можно это назвать любовью, как думаешь?

Эмма пожала плечами:

– Не знаю. Наверное, да. Тогда мне тоже нравится быть рядом с тобой и нравится, когда ты мне помогаешь. Да и доверяю я только тебе одному.

– И? – Колька выжидательно уставился на нее черными пронзительными глазами, слегка сощурился, ожидая продолжения.

– Хочешь услышать от меня, что я тоже тебя люблю? Но я не знаю, Коль. Я действительно не знаю, что со мной происходит. Что вообще происходит на этой станции, что случилось с нашим миром, с нами всеми. Раньше было просто, раньше мы знали, что нам надо делать. Нас всему учили роботы. А теперь я не знаю. И никто не знает. Мы пытаемся выжить, каждый день пытаемся выжить. И уже никто не знает, что правильно, а что нет.

– Теперь правильно только то, что позволит нам остаться живыми. Наверное…

– Никто не знает, Коль. Я тоже не знаю. Давай, наверное, ляжем спать. А завтра снова будем пытаться выжить. Смотреть за детьми, готовить еду, прятаться от роботов. Завтра у нас снова будет полно хлопот.

Эмма растянулась на диване, Колька ткнул пальцем в сенсорную панельку выключателя – после поломки роботов в каютах перестали работать голосовые команды управления электричеством. И комната погрузилась во тьму, светились только небольшие ночники у постелек малышей. Колыбельки медленно покачивались, и еле слышно звенела слабая мелодия, похожая на звон колокольчиков. Под такую только спать и спать.

Повернувшись на бок, Эмма вспомнила, как ей нравился Федор, как хотелось смотреть в его глаза, слушать и улыбаться, улыбаться. И чтобы он был всегда рядом…

Может, тогда она начала испытывать что-то похожее на любовь. Начало любви, ее зародыш. А после все потухло, испарилось. Колючий ей скорее как брат. Добрый, веселый, надежный. Она любит его как брата. Но, может, и такая любовь сойдет? Может, благодаря хотя бы такой любви Эмма не превратится во фрика?

«Я пытаюсь любить, все время пытаюсь любить. Но не уверена, что вообще что-то чувствую», – подумала Эмма, засыпая.