Теперь Кларе стало наконец ясно, почему он по сей день помешан на нацизме, почему исповедует его идеи. Гроссе не знал и никогда не видел своего отца, но признавался ей, что постоянно ощущает в себе его присутствие. Тогда как о матери, которой, как выясняется, у него никогда и не было, он даже не думал.
Интересно, была ли в курсе его бабка, задумалась Клара. Ведь она не могла не знать о бесплодии сына, если это послужило причиной двух его разводов.Поделился ли Отто с матерью своей невероятной удачей, передавая ей на воспитание суррогатного внука? Судя по тому, что она прятала его ото всех и не разрешала жить дома, что дала ему другую фамилию – знала.
Упершись острыми локтями в колени и зажав зубами большие пальцы рук, Клара тупо смотрела на фотографию, раскачиваясь, как маятник, вперед – назад, вперед – назад. Она силилась осмыслить полученную информацию, но только глубже и безнадежнее увязала в ней, как в зыбучих песках или трясине.
Ведь ей нужно было не только понять, но и попытаться свыкнуться с мыслью, что всю свою жизнь она любила не самого человека, а чью-то искусственно созданную копию. Что этот кто-то – гений и преступник в одном лице, давным-давно умерший – продолжает жить в теле ее возлюбленного, а теперь и мужа, мыслит его мозгами, говорит его словами... целует ее, обладает ею. И более того – распоряжается ее судьбой.
Оставался и еще один вопрос, на который у Клары не было ответа. А известно ли самому Гроссе, кто он? Ведь если он завладел лабораторными записями "отца", значит он должен все про себя знать. Было бы нелогично предположить, что Макс Отто не расписал в них свой триумф, свой беспрецедентный успех. Правда Гроссе мог даже мысли не допустить, что выращенный нацистским ученым клон и есть он сам. Но в таком случае зачем было лгать, что отец не успел довести свой опыт до конца?
А если все-таки знал, тогда как объяснить презрительно-высокомерное отношение Гроссе к своему собственному клону? "Гроэр не человек в общепринятом смысле слова, – доказывал он ей. – У него нет законного права на жизнь. Я вырастил его в колбе, как какую-нибудь спору или микроб." Тщеславный и заносчивый Гроссе, одержимый манией величия, не мог произнести такие слова. Ведь они в равной степени относятся и к нему. Неужели он перешагнул через свою гордыню лишь для того, чтобы убедить Клару не воспринимать его клона всерьез? Он мог пойти на это только в том случае, если был абсолютно уверен, что ни одна живая душа никогда не узнает тайну его собственного происхождения.