— Нет, вряд ли.

— Ну хорошо, что у вас на уме, командир? Как будете экономить время на наших именах?

— Поскольку за вами по старшинству идут только рядовые, это делает вас — закрепляющими, скажем так. В связи с этим, присуждаю Двадцать Восьмому позывной «ЭКС», Двадцать Девятому — «ЗЭД», а тебе, — Двадцать Шестой многозначительно хмыкнул, — «УАЙ».

— Чего? Почему не ЭКС? Я ведь первый. По логике «крестик» должен достаться мне, — возмутился напарник.

— Ты получаешь «Игрек» потому, что каждый раз, когда открываешь свой рот, у меня в голове всплывает только один вопрос — «Почему?»

Наступила секундное молчание, которое казалось вечным из-за глупой шутки Двадцать Шестого. На зажнем плане в любой момент мог зачирикать сверчок и прокатиться сухой куст. Двадцать Седьмой уставился на командира, и сухо проговорил:

— А ты остроумный. Я понял иронию, да, благодарю.

— Браво, Виво. Такого каламбура не ожидала даже я, — Тэс появилась рядом с новичком и, с долгими паузами, похлопала в ладоши.

— С этой минуты, ты — Уай.

— Понял, понял, — Двадцать Седьмой устало помотал головой, и прошел вперед.

— Зачем ты с ним так? — спросила девочка.

— Неосознанно вышло, — усмехнулся Виво, и улыбнулся пикселями.

— За взлом-то узнаешь?

— Разговор немного вышел из-под контроля. Я хотел сделать это сразу, но, как видишь.

— Порой тебе надо фильтровать слова. Они могут ранить, знаешь ли.

— Он — робот.

— Ты тоже, — она запрыгнула Двадцать Шестому на плечо, и постучала его по шлему. — Кто знает, что творится в его башке. Будь аккуратнее. Порой обиды доводят до трагедий.

— Хорошо, понял тебя.

— То-то, — Тэс погладила «хозяина», и растворилась в воздухе.

Пока Двадцать Шестой нагонял Двадцать Седьмого, он обратил внимание на редких прохожих, которые попадались ему по пути. Мало кто из роботов обладал лицом, способным показывать эмоции, что уж там, не у многих даже была функция симуляции, тем не менее, раньше по машине можно было понять, что она «жива». Теперь, что-то изменилось. Жители Кика-Йорка расступались перед солдатом, причем делали это довольно медленно, почти не стараясь увернуться. Что-то в их виде говорило: «Задень меня, задень и уничтожь. Ведь так вы поступаете со всеми». Ни о каком уважении или восхищении, как в штабе, речи не шло. Машины — боятся. И если раньше подобное поведение им внушало упоминание Рифорджа, опасение от слова, которое вшивалось в исходный код в глубинах системы, то теперь им достаточно было самого вида исполнителя наказания.