а те, что помоложе, уселись на полу, скрестив ноги, будто в детском саду.

Никто не разговаривал. В комнате царило настроение сдержанной решимости, чувство, что каждый знает свою миссию и стремится ее исполнить.

Впервые за очень долгое время разум миссис Шнайдер прояснился. Туман больше не обволакивал воспоминания о Джейни и других девочках. Если бы женщина пожелала, то смогла бы назвать по имени каждую девочку, погибшую в течение ее жизни.

Не погибшую. Убитую.

Нет. Даже не убитую. Принесенную в жертву.

Некоторые жили по соседству, и миссис Шнайдер увидела на лицах присутствующих знание, которое те тоже подавляли долгие годы.

Нет, подавляли – неправильное слово. Его скрывали. Это знание скрывали от нас, запрятывали позади других мыслей.

И вот теперь все сокрытое всплыло на поверхность, и миссис Шнайдер знала почему. Это из-за чужаков. Если чужаки уйдут, все станет как прежде.

А значит девочки снова начнут умирать по одной в год.

Что ж, уж лучше так. Лучше, чем то, что происходит сейчас. Тем более раньше все всегда тихо случалось в лесу, а не у миссис Шнайдер в саду.

Она мечтала лишь, чтобы все стало, как прежде. Не хотела думать про Джейни, не хотела ощущать эту боль внутри, вспоминая про свою прекрасную умную доченьку.

– Спасибо, что пришли.

Миссис Шнайдер сделала паузу, чтобы прочистить горло. Все обратили в ее сторону выжидающие взгляды. Присутствующие выглядели странно. Они словно ожидали приказа.

«Мне нет нужды их в чем-то убеждать, – осознала женщина. – Они и так все знают».