Светлый фон

Казалось бы, при виде такого количества некрологов остальным стоило задуматься над тем, какое будущее ждет искателей артефактов и острых ощущений в этой мясорубке, но все обстоит совсем наоборот. Все больше и больше авантюристов ежедневно проникают сюда сквозь плотные заслоны вокруг Рубежа. Мифы о полянах артефактов в центре Зоны – мистической Сокровищнице, таинственной Армаде, благодушно распахнутых Вратах, ведущих в Райские Кущи, заветном сейфе из магазина «Березка» в Немане, набитом драгоценностями и зелеными долларами, якобы спрятанном директором где-то в подвале своего дома, и многое другое манят возможностью быстро разбогатеть и перейти из разряда неудачников в круг хозяев новой жизни. Только еще никто лично не видел счастливчика, поймавшего Жар-птицу за хвост и зажившего припеваючи где-нибудь на Багамах или Кипре.

Достоверными остаются только вереницы стандартных сообщений в сталкерской сети, типа: «Погиб сталкер Клещ. Пустырь». Был человек – нет человека. В большинстве случаев не остается ни могилы, ни воспоминаний. Тем более, даже друзья сталкеры в основном не знают, как на самом деле звали бедолагу. В Зоне как на другой планете – все именуют друг друга только по прозвищам. Человек, попадая за периметр Рубежа, словно умирает для всего мира. От него, в большинстве случаев, не приходит известий домой, потому что редко у кого из сталкеров он вообще где-то имеется… А наличие семьи приравнивается здесь к слону внутри муравейника. Зона – абсурд, изнанка мира.

И, несмотря на это, люди тянутся к Ней, как осы на сладкое, подпитывая Ее ненасытное чрево своей жизненной энергией.

Ней, Ее

Егор стоял над трупом Литвы, ощущая каждой клеточкой организма, что вместо выходца из Прибалтики под деревом могло лежать сейчас его истерзанное пулями тело и медленно остывать, отдавая последнюю дань Зоне. И снова в душе заскребли противные кошки, перед глазами мелькнули обрывки последнего сна.

Из ступора обоих вывел глухой грохот, а затем медленно расползающееся над руинами коровника облако пыли. Это обрушились остатки стены, служившие им недавно укрытием.

– Охренеть! Еще одна граната, и меня бы похоронило там заживо! – воскликнул Старый.

– Пойдем отсюда, что-то меня в последнее время тошнит от мертвечины, – тихо произнес Егор, отворачиваясь от тела Литвы.

– Покури пока, я сейчас! – Старый забросил винтовку за спину и нагнулся к рюкзаку покойника.

Любимчик обернулся, презрительно сплюнул в траву и, подавляя позывы тошноты, медленно вышел на асфальт.

Невдалеке виднелись остатки домов небольшого хутора. Шесть дворов параллельно выстроились вдоль грунтовой дороги, еще не успевшей полностью зарасти кустарником и бурьяном. Годами спрессованная колесами автомобилей и тракторов земля неохотно пускала в свое лоно корни радиоактивных растений, оставляя среди зарослей две узкие полосы, бывшие когда-то колеями проселочной дороги.