– Нет, – немного ошарашенно ответила мисс Шеридан. – Но я что-нибудь придумаю. В конце концов, притворюсь, что ничего не помню.

– У вас не получится. Консультант сразу же поймет, стирали вам память или нет, и он может заставить вас говорить правду.

– Ох! Но почему вы не хотите им показаться, все объяснить…

– Потому что, – мягко, но непреклонно ответил Редферн, – я всегда остаюсь в тени и они не должны меня помнить.

– Почему?

– Потому что охотники… консультанты должны действовать самостоятельно, привыкнуть к тому, что они – одиночки, что неоткуда ждать помощи. Разве что друг от друга.

– Но при чем здесь то, что они не должны вас помнить? – нахмурилась Маргарет: она не видела в этом логики. – Почему вы не хотите им помогать?

– Я помогаю, – тихо сказал Энджел, глядя на нее так пристально, будто принимал какое-то важное решение: сжал руку девушки, низко склонился к ней, и ее снова бросило в краску. Он был так близко, что она различила, как потемнели его глаза из-за расширившихся зрачков. – Я создаю для них всё.

– В каком смысле – всё? – ошеломленно спросила Маргарет.

– Всё, – просто ответил Редферн: – оружие, амулеты, героны, заклятия. Всё.

Комиссар сидел в холодной темной гостиной, думал и ждал. В доме не было ни единого огонька и не раздавалось ни звука.

С самого начала, с самой первой встречи все не просто говорило – орало в голос о том, что он не человек, но Бреннон храбро закрывал глаза и затыкал уши, искал объяснения странностям в обычных причинах – мало ли чему научишься ради охоты на нежить. Он не задавал вопросов, потому что не хотел знать – и даже когда наконец захотел, то спросил не о том.

Неважно, кто научил консультанта всему, что он знает; важно, кто его таким сделал.

«Шестьдесят лет, – подумал Бреннон, – и он не может умереть».

Любой человек помнил бы такое… хотя комиссар тут же задумался, а не отшибло ли Лонгсдейлу память после превращения. Вполне вероятно. Но все равно Натан с трудом мог себе представить, что кто-то добровольно захочет стать такой тварью. А тот, кто мечтает сделать из себя монстра, уж точно не станет биться насмерть с нечистью за людей, которые даже не знают о его существовании. Или станет? Может, это такое самопожертвование? Или наказание за какой-то грех? Биться и умирать – сколько раз за шестьдесят лет? А сколько еще раз, ведь впереди – бесконечная жизнь.

«Но зачем? Что его заставляет? Зачем идти на смерть снова и снова, даже зная, что не сможешь умереть? Неужели на свете найдется человек, способный на это по доброй воле? …но кто его таким сделал?»