Сны всегда строились по одному принципу. Сначала шло воспроизведение счастливых моментов совместной жизни: свадьба, отпуск в Риме, выходные в Корнуолле. Либо же просто обыденных, но не менее драгоценных мгновений: как они вместе смотрят фильм, или завтракают на кухне, или любое другое воспоминание из длинной вереницы дней. Самое худшее заключалось в том, что Бэнкрофт испытывал настоящее счастье, отголосок тех чувств, которые наполняли его прежнюю жизнь. А затем все прекращалось и Шарлотта поворачивалась к мужу, задавая один и тот же вопрос из раза в раз:

— Почему ты не спас меня?

Он пробовал просить прощения. Умолял понять. Объяснял, что ни на секунду не оставлял попыток. Она же просто сидела и смотрела на Бэнкрофта, повторяя одну фразу снова и снова. Он много раз старался прикоснуться к любимой, но никак не мог дотянуться, так как просыпался с ощущением щемящей пустоты. Кошмары никогда не исчезали, но после недавних событий стали гораздо ярче, чем прежде, и напоминали скорее не реалистичный кошмар, а кошмарную реальность.

Бэнкрофт уже привычно потянулся к бутылке на столе, когда услышал шум. Кто-то проник в главное помещение газеты. На часах с трудом можно было различить время: почти полпятого утра. Никто из работавших здесь не проявил бы подобного рвения, чтобы прийти так рано. Конечно, Мэнни ночевал внизу, но он редко выбирался из цеха, да и то лишь в туалет или на кухню. Он бы точно не стал бродить по загону.

Когда Бэнкрофт уже хотел списать все на разыгравшееся воображение, то снова услышал шум и осторожно встал, подхватив мушкетон. В свете последних событий непрошеный гость мог оказаться кем угодно. Но прощать вторжения кому бы то ни было редактор не собирался. Эта газета принадлежала ему! Медленно, стараясь не наступать на все еще забинтованную левую ногу, Бэнкрофт похромал в сторону двери, на секунду застыл перед ней и сделал глубокий вдох, а затем распахнул одним слитным движением и шагнул за порог, вскидывая оружие.

— Стоять, гад!

Он замер. В дальнем углу помещения за одним из всегда пустовавших столов кто-то сидел и так внимательно читал газету, что даже не поднял головы на крик.

Бэнкрофт медленно проковылял к ссутуленной фигуре. Часть его мозга уже узнала ночного посетителя, но другая все еще отказывалась смириться с невозможным. Такого на самом деле не могло быть.

Первые утренние лучи робко просачивались из витражного окна и проходили сквозь полупрозрачный силуэт сидевшего. Бэнкрофт понял, что все еще направляет ружье в ту сторону, и опустил раструб, а потом и вовсе положил мушкетон на стол.