– Ты лжешь, князь. Я знаю, многие посадские говорили тебе, что царевич во гробе на себя не похож.

– Не припомню такого.

– А почто ж вы с Годуновым сослали две сотни угличан? Не для того ли, чтоб закрыть рты тем, кто считал, что мальчика подменили?

– Они Битяговского убили, царева слугу.

– Что, все двести человек его убивали? – ехидно поинтересовался Димитрий, и Шуйский вновь потупился.

Собравшиеся снова зашумели: аргументы царя произвели впечатление. Сейчас уже все понимали, зачем Димитрий созвал собор – он хотел прилюдно развеять все подозрения в самозванстве, лично опровергая аргументы Шуйского.

– А за что убили Битяговского, князь?

– Ну-у… он царевича зарезал…

– А почто ж ты тогда написал, что я… то есть он… сам умер в припадке падучей немочи?

– Это те, кто не видел, сказывали, что он зарезал, – заволновался Шуйский, – а кто там был, те про припадок поведали.

– А сказывали ли они тебе, что и раньше падучая немочь у царевича была?

– Да вроде нет.

– А ее и вправду не было. Ни до этого, и ни в тот день, потому что ты припадок сам придумал, чтоб детоубийство скрыть! – Димитрий привстал, торжественно указав на Шуйского, и собравшиеся снова заволновались.

– Нет, – испуганно затряс головой Василий.

– И ведомо мне, князь, кто дитя невинное убить приказал! Ты верно смекнул – царевич будет мертв, а молва в том Годунова обвинит. Вот и получится, что тебя на трон выберут. Удивлен, что я про то ведаю? Так Романовы сказывали, когда мы из Углича бежали, я и запомнил.

Бояре вскочили, все зашумели, послышались крики: «Обезглавить нечестивца!», «Казнить, казнить!». Димитрий поднял руку и крикнул:

– Тихо! Пусть князь ответит!

Шум стих, но Шуйский молчал.

– Ладно, ведаю я, что ты не сознаешься, князь. Пойдем дальше. Ты баял, что на самом деле я чернец Чудова монастыря, какой-то там Отрепьев, верно?

– Так царь Борис сказывал, – угрюмо ответил Василий.