* * *

В среду, четырнадцатого мая, Шуйский под видом званого обеда собрал заговорщиков в своем доме. Хозяин, по обычаю, расположился во главе стола, рядом сидели братья Голицыны, Михаил Татищев, князья Мстиславский, Салтыков, Куракин и другие бояре да дворяне.

– Братья, – торжественно начал Шуйский, – пришел наш час. Год назад мы с князем Голицыным предались в руки самозванцу, чтобы устранить с престола проклятое семя Годуновых. Тогда мы в надеже были, что Димитрий станет опорой православной веры на Руси. Однако ж он над заветами предков наших надсмеялся и предался ляхам-иноземцам и ныне будет выполнять свои посулы Сигизмунду: введет на Руси латинство и отдаст Смоленские и Черниговские земли Литве да Польше. Не буду повторять все его прегрешения супротив отечества – они вам всем ведомы. Потому единственный способ для нас противиться – избыть поганого само- званца.

– Верно сказываешь, верно, – зашумели гости.

– Ныне Москва кипит ненавистью к ляхам, и лучшего часа нам не сыскать. Я все обдумал, выслушайте, и, ежели будете довольны, так и станем действовать.

– Сказывай, князь, – сказал Куракин.

– Во все дни ближайшие надобно нам пометить дома ляхов и сразу с набата народ на них направлять, дабы уж поляков оттуда на помощь Димитрию не выпустить.

– Дельно, – кивнул Василий Голицын.

– По Москве слухи неплохо бы распустить, дескать, ляхи снасильничали дочерей боярских, но без имен, дабы потом сраму не было. Дале, от Вязьмы идут нам на помощь осьмнадцать тыщ народу с Новгорода и других городов, завтра ночью отворим ворота и их впустим. Царю, ежели проведает, скажем, что-де солдат для его похода на Крым собираем. А на деле дадим им ружья да будем использовать против тех, кто за Димитрия вступиться может.

Бояре дружно закивали – план им нравился.

– В пятницу к вечеру, – продолжал Шуйский, – захватим все ворота на Москве и вход в Кремль-город перекроем, ни туда, ни оттуда чтоб не пускать никого. На рассвете ударим в набат, мол, ляхи царя бьют, ну и направим народ на них. В Кремле будем кричать, что Москва горит. А тем временем в палаты Димитриевы пойдем и его посечем.

– Что ж, план хорош, – ответил за всех Татищев. – Принимаемся за работу, бояре, и молчок – чтоб никто ни о чем не проведал.

Не только Басманов, но и шляхтичи забеспокоились, предупредили пана Мнишека, но даже к словам тестя царь не пожелал прислушаться, лишь посмеялся над польской мнительностью. И в том, как он упорно отказывался признать опасность и постараться ее избежать, было какое-то предопределение. Злой рок лишил Димитрия осторожности, и он непостижимым образом стремился к своей гибели, как когда-то Генрих II спешил принять смерть от его копья. Словно сам Господь наказывал того, кто теперь именовался царем московским, за убийство короля Франции.