— А я… я… — Дин вдруг всхлипнула и, сделав шаг вперёд, ткнула Мирру пальцем в грудь. — Это не я неправильная, а ты, ты! И ты меня хочешь утащить в эту свою неправильность! Хватит, я тебя прошу! Я не могу так, не могу! Как мне здесь учиться, жить? Как маме в глаза смотреть?!

Мирра взяла Дин за руку, чуть погладила пальцы и, притянув к себе, обняла.

— Всё, перестань. Не буду я больше, ничего не буду. Даже смотреть не буду, если ты не хочешь.

— В том-то и дело, понимаешь? Хочу. Очень хочу…

Рыжая застыла на секунду. Потом усмехнулась и покачала головой.

— Нет, Дин, не нужно. Ещё больше всё запутывать… Просто забудь.

— Тогда… В последний раз? Пожалуйста…

Как же она может так целоваться? И нежно, и твёрдо, и властно, и мягко… Почему хочется именно с ней, это ведь неправильно?..

Но сердце говорило Дин другое. Оно радовалось. Заходилось от этой самой радости, билось где-то в груди так, словно стремилось выпрыгнуть наружу и поскакать по полу, подпрыгивая до потолка. Глупое, глупое сердце…

А потом Дин услышала музыку. Она звучала словно бы в самом воздухе. Тихая нежная мелодия о том, что иногда неправильное бывает самым правильным…

Что?.. Но как это может быть? Это ведь невозможно?

— Ты слышишь? — спросила Дин в губы Мирры.

— Что? — странный голос, хриплый, и словно… не её.

— Музыку.

— Музыку? Нет…

И снова поцелуй — а музыка звучала всё громче и громче. Она звенела и переливалась в воздухе, и хотелось слушать ещё и ещё…

«Когда ты встретишь волка, предназначенного тебе судьбой, то услышишь музыку, — так когда-то сказала Дин мама. — Мы называем это Зовом…»

Волка… Но Мирра совсем не волк.

Рональдин отстранилась — поцелуй прервался. И музыка исчезла, в последний раз полоснув смычком от скрипки по нервам девушки.

Рыжая тяжело дышала, и глаза её словно туманом заволокло.